Огромная благодарность всем, то способствовал тому,
чтобы книга дошла до публики!

Набор, осуществляла Оксана Мазур (Москва)
Самиздатовскую книгу предоставила Лариса Юрьевна Николаева (Начкон Пятигорского ипподрома
ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО В.И. СЕРГЕЕВА
КОРРЕКТОР А. САЛАМОВ

Особая благодарность Светлане Парфеновой

ДЖОН ОУКСИ

ИСТОРИЯ ФЕНОМЕНАЛЬНОГО МИЛЛ РИФА

Г. ПЯТИГОРСК

ПРОЛОГ.

28 августа 1972 года мистер Поль Неллон приятно удивил скаковой мир, объявив, что его Милл Риф, победитель Эпсомского Дерби и Триумфальной Арки, остаётся в тренинге и на пятый год своей жизни.
Два дня спустя, чудесным летним утром на дорожке ипподрома Кингслер случилось непоправимое.
Кингслер — это полуторокилометровая лента упругого травяного грунта шириной в 45 ярдов (более 40 метров). Лошади галопируют вверх по склону холма Кемион Хит, с которого в ясную погоду открывается вид на три графства.
В то роковое утро трене Ян Бэлдинг стоял на середине дистанции. Ему было не до красот гэмпширского пейзажа. Взгляд его был прикован к двум лошадям, галопировавшим перед ним ритмично и весело. Когда они проходили мимо него, почти без шума касаясь копытами бархата дорожки, он напрягал слух, чтобы оценить их дыхание, ритм его и звучание. Но не было слышно ни одной фальшивой ноты, никакого тревожащего присвиста, и, отворачиваясь для наблюдения за следующей парой, тренер впервые после многих недель дрянной пасмурной погоды, ощутил, что солнце в самом деле начало светить и греть по настоящему. Одним из этой пары был Милл Риф и в эти короткие мгновенья Ян Бэлдинг почувствовал счастливую убеждённость, что все и всякие несчастья наконец-то позади!
Но тут что-то заставило его обернуться и снова взглянуть вслед Милл Рифу, скачущему на подъём холма. И опять все тучи сошлись над ним, ещё более тёмные и грозные, чем раньше.
До Милл Рифа уже было добрых триста метров. И вдруг его знакомая небольшая гнедая родная фигура замерла. Жокей едва удержался в седле, и даже на таком расстоянии было несомненно очевидно, что оба — и конь, и всадник — испытывают недоумение и боль.
Счастливого конца карьеры , «хэппи энда», для Милл Рифа уже быть не могло. Со скаковой дорожкой всё было кончено. Три сломанных кости левой передней ноги — вот чем обернулось это солнечное злосчастное утро. Под угрозой оказалось не только его будущее. Сомневались, выживет ли он вообще.
Когда было опубликовано сообщение о его травме, миллионы мужчин и женщин, даже те, которые никогда не видели его воочию, испытали чувство настоящей личной грусти. За каких-нибудь три года своей бодрой службы Милл Риф подарил волнений и наслаждений больше, чем многие люди способны за всю свою долгую жизнь. Мы остались в неоплатном долгу перед ним.
Пусть эта книга в какоё-то мере восполнит нашу благодарность и восхищение.
Множество людей помогло мне написать её. Во-первых, я обязан благодарить Поля Меллона и Яна Бэлдинга: без их доброго участия и ободрения я бы не смог написать больше этого предисловия.
Работники конюшни Меллона в Роукби, особенно американец-тренер Эллиот Бёрг, сделали заокеанскую часть моих поисков вполне приятным путешествием.
И у нас в Кингслере Билл Палмер, Джон Холлам, Билл Дженнинга, Той Рэйли и многие другие отвечали на мои бесконечные вопросы с неизменной учтивостью. Бесценным оказался альбом газетных вырезок, собирающихся Эммой Бэлдинг, а её мать не один раз вносила коррективы, когда речь шла о важных фактах.
Надеюсь, что мне удалось ухватить и передать Вам чувство юмора жокея Джефа Льюиса, — так как это удалось в фильме «Что проясняется утром», и я очень благодарен продюссеру Брафу Скотту и режиссёру Киту Оуэну, создавшим этот маленький шедевр и задолго до выхода показавшим его мне.
Я очень обязан мисс Дороти Лэйрд из Скакового Информбюро за многие подробности хирургической операции и Питеру Скотт-Даниу, который внимательно редактировал клиническую часть моего описания.
И наконец, мне хотелось бы поблагодарить миссис Мигэн Фичен, которая долго терпела мои колебания и неуверенность, а когда издатели помогли мне преодолеть их, разбиралась в моих неудобочитаемых каракулях и отпечатала всё это на машинке.

Глава I. ПОЛЬ МЕЛЛОН

Судьба скаковой лошади очень часто зависит не только от её личных качеств, но также и от характера, пристрастий и происхождения людей, мастерства тренера и искусства судьи, жокея, в руки которых она попадает. Как и для людей, для лошадей может оказаться решающей несправедливая случайность рождения, а что касается Милл Рифа, то в этом смысле ему повезло — он родился, как говорят о людях, — в рубашке.
Однако, помимо того, что он был выведен очень богатым человеком, существовали многие другие звенья в цепи обстоятельств, которые вели к его карьере. Без одних он вообще не смог бы появиться на свет, без других он, конечно, никогда бы не появился на дорожке Кингслера. И из всех этих звеньев самое важное, пожалуй, — это любовное отношение его хозяина к Англии, всю жизнь поклонявшегося английскому искусству, литературе, природе английской провинции, и спорту во всех его разновидностях.
Мать Поля Меллона была англичанка и первые семь лет его жизни с 1907 по 1914 — их семья почти каждое лето проводила в Англии. Спустя много лет, на открытии выставки в Вирджинии, Меллон так вспоминал годы своего детства: «С тех пор я помню огромные тёмные деревья в холмистых парках, стада маленьких дружелюбных оленей, флотилии белых лебедей на Темзе, пятнистых рыжевато-коричневых коров на мягких зелёных лугах, серую громаду Виндзорского замка на фоне золотых летнизх облаков, солдат в красных мундирах и блестящих кирасах, барабаны и охотничьи рога, табуны лошадей, скачка, смеющихся дам в белом с пёстрыми зонтиками, мужчин в безукоризненно белых фланелевых брюках и в пиджаках в полосочку, и за всем вообще — трава, зелёная, зелёная, зелёная трава!»
— «Ну-ну. — Скажет циник. — пожил бы он в Манчестере или в Бирмингеме!».
Конечно, никто, и сам Меллон прежде всего, не станет отрицать, что эта картина Англии несколько романтизирована, даже для тех последних мирных, солнечных лет. Но эти впечатления маленький мальчик увёз в Америку, и в следующие четыре года они казались ещё более живыми и желанными. Ибо эти четыре года он в основном провёл в Питтсберге — угрюмом городе, где царствовала сталь, и где каждый вечер в их большом поздневикторианском доме все щели закрывали марлей и всю мебель покрывали чехлами, чтобы как-то спастись от постоянно осаждавшейся копоти.
А на стенах, как напоминание о том ярком, зелёном мире, висели картины. Первая, которую помнит Поль Меллон — портрет маленькой девочки, мисс Уилоуби кисти Ромни. В собрании его отца уже тогда были работы Гейнсборо, Рейнольдса, Лоуренса, Коппнера и Рэйберна. Их элегантные персонажи тепло и дружески улыбались мальчику, и к его золотым воспминаниям об Англии добавлялись зёрна влюблённости в английскую живопись. Четыре года в Йельском университете, чем Меллон в общем гордится — по всей вероятности, благодаря прекрасным преподавателям английской литературы — не смогли подавить в нём эту страсть. Напротив, как Меллон сказал в той речи: «Годы учёбы толкнули меня ещё дальше — в мир неудержимой англофилии».
В 1929 году Меллон приезжает в Кембридж, и здесь в его жизнь впервые вошли лошади, как нечто очень важное. Правда, его спортивные симпатии сначала относились к гребле, но зимой 1929 года его друг американец Чарльз Хэтфилд убедил его, что их образование будет явно неполным без опыта английской охоты на лис.
В начале своих охотничьих забав два друга, должно быть, являли запоминающееся зрелище: хотя бы потому, что смельчак Чарли по своей комплекции в окружности был почти такой же, как и по росту — при весе в 15 стоунов (около 95 кг) он не дотягивал и до 5 футов. Зато Поль, хотя и вполне соответствовал (да и сейчас ещё соответствует) стандарту мужского телосложения, имел весьма смутное представление об охоте.
Чтобы преодолеть свою неопытность, пара наших храбрецов вооружалась: во-первых, обязательно у Чарли была фляжка бренди, которую он именовал «бутылкой храбрости», а во-вторых, в их распоряжении были гунтеры — полукровки из знаменитого эскадрона лорда Байкестера.
Двое из этих гунтеров — Гардсмен и Гренэдиэр (Гвардеец и Гренадёр) — и стали первыми лошадьми, которых П.Меллон купил на свой счёт. И хотя я слишком далеко углубился в прошлое от Милл Рифа, эта пара коней заслуживает упоминания в его истории, потому, что в последующие два опасных, полных приключений сезона, их хозяин не сломал себе шею.
А шею свою он подвергал опасности нередко, как было в случае с Фэшн («Мода») — великолепной рыжей чистокровкой, которой, как уверял владелец, продавая её Меллону, — «может руководить малый ребёнок». Очевидно, под словом «руководить» он подразумевал «похлопать ладошкой» («поводить рукой»), ибо насколько эта лошадь была изящна и добра в состоянии покоя, настолько она оказалась неуправляемой в движении.
Когда Меллон впервые сел на Фэшн, многие стояли разинув рты: этот конь сокрушил полдюжины препятствий, пытался «с мясом» прорваться через несколько ворот, и под занавес носился всё уменьшающимися кругами по травянистому (к счастью) полю.
Эти и другие подобные смелые проделки (эскапады) вполне соответствовали натуре Поля Меллона. Как он вспоминал: «Кажется, нас тогда всюду сопровождали крики: Сэр! Какой вы отчаянный!»
Он продолжал своё образование в Лейкестерширеи затем покинул Кембридж. В это время мать дарит ему выведенного в Ирландии гунтера по кличке Дублин, который не только мог «перепрыгнуть Эйфелеву башню», но и был очень резв без натуги. Он-то, больше, чем какая-либо другая лошадь, повлиял на своего хозяина в том смысле, что Меллон остался на всю жизнь страстным поклонником конной охоты во всех её видах.
У себя в Вирджинии он держал несколько свор гончих, а до войны провёл немало счастливых зимних дней, охотясь в разных районах Англии. Однажды, на другой день после традиционного Джимкрэкского обеда, он плюхнулся с головой в одну из самых глубоких канав Йоркшира, участвуя в охоте недалек от Йоркского ипподрома. Вскоре, выехав с той же сворой гончих (хозяином которой был некий Мидлтон) он свалился снова — по его словам «в очень холодную речку в очень холодный день», и впоследствии ему говорили, что местные крестьяне зовут его с тех пор «водяной Меллон»!
Далек не все поклонники конной охоты любят скачки, и, возможно, не было бы на свете нашего героя, Милл Рифа, еси бы Полю Меллону не запала в душу сентенция, изречённая его папой, — единственное, что сказал король стали по поводу Спорта Королей: «То, что одна лошадь может бегать быстрее, чем другая — это ясно самому последнему дураку».
Именно такими жестокими и неоспоримо справедливыми словами отозвался папа, когда узнал, что его отпрыск впервые купил скаковую лошадь. То был Дринмор Лэд, крупный мерин ирландского происхождения.
К счастью, выбор оказался не дурацким. Дринмор Лэд быстро завоевал себе в Америке твёрдую репутацию, а когда его перевезли в Англию, он не только выиграл ряд скачек, в том числе важный приз в Ливерпуле, но и запомнился всем, когда в Гэтвике пришёл ноздря в ноздрю с Голден Миллером, на закате долгой карьеры этого великого скакуна.
Дринмор Лэда предложил привезти в Англию покойный ныне Ф. Эмброз Кларк, который тогда взял Большой Национальный со своим Келеборо Джеком. В те дни 1935 года Поль Меллон проводил в Англии свой медовый месяц. Его пригласили в Рафтон и представили вдове Обри Гастингса.
В Рафтонской конюшне как раз пустовал денник, в котором до того содержался Браун Джэк, гроза Королевского Эскота. В него и поместили Дринмор Лэда.
Так протянулась первая нить дружбы и верности между Полем Меллоном и семейством Гастингсов. И хотя в то время Питер Гастингс был пятнадцатилетним школьником и увлекался в-основном футболом, а другой известный футболист Ян Бэлдинг, имеющий самое прямое отношение к герою нашей книги, ещё не родился — эта нить с тех пор не оборвалась. Она и привела к тому, что восемнадцать лет спустя в путь через Атлантику в Англию отправился маленький гнедой полуторок, покрытый ярко-красной попоной.

Глава II. РОУКБИ

Первая английская гладкая скачка, которую видел Поль Меллон — Кэмбриджшир 1929 года, и, рассуждая ретроспективно, для будущего конозаводчика она была весьма привлекательна, так как победила в ней Дабл Лайф («Двойная Жизнь»), будущая мать Пресипитейшна и Першн Галфа, бабушка Мелда и прабабушка Шарлоттаун; — она стала одной из самых удачных маток столетия.
В общем мир британских скачек,и в частности, Ньюмаркет, завладели воображением юного выпускника Кэмбриджского университета. Сорок лет спустя в своей речи на Джимкрэкском обеде он возвращался к тем тёмно-зелёным дорожкам, «поднимающимся к горизонту в косых лучах закатного солнца» и к «последним октябрьским лучам на тёплых, жёлтых камнях старых высоких трибун». Вряд ли все наблюдатели согласились бы со столь идиллической картиной Ньюмаркета (Райли Майл), но невозможно не уловить живое противопоставление грунтовым американским кругам Бельмонта, Акведука и Хайэли, однообразным, как солдатская униформа.
Здесь же, на Ньюмаркетской дорожке, Меллон имел первый по настоящему важный скаковой успех: в 1960 году Кэмбриджширскую скачку, когда грязи было по колено, выиграла Мидсаммер Найт II-я («Летняя ночь»).
К этому времени Меллон уже приобрёл несколько полуторок в нашей стране. Интересен в этом отношении аукцион Таттерсаля в июне 1949 года, когда там продавались лошади умершего лорда Портэла и посмотреть на это мероприятие приехал Джим Райан, американский тренер Меллона.
В пёстром каталоге аукциона числилась одна нескакавшая двухлетняя кобыла по кличке Рэд Рэй («Красный Луч»). Неизвестно, каким скаковым потенциалом она обладала, но в родословной её было две строчки, привлекавшие внимание всякого, кто имел претенции считать себя селекционером. Первая — её отцом был Гиперион, а вторая — бабушкой её была Блэк Рей («Чёрный луч»), прославленная матрона, родившая 19 детей за 19 лет, и десять из них выиграли 35 скачек.
В её большой и талантливой семье было две родные сестры, обе от Этнарха. Одна из них — Эклер, кроме того, что сама выиграла несколько скачек, стала матерью Халеда (папой был Гиперион), который побеждал в скачках Ковентри, Мидлпарк и Сент-Джеймс-Пэлес, а потом проданный своим хозяином Ага-Ханом в Америку, стал одним из самых успешных производителейв истории коннозаводства Калифорнии.
Другая сестра — Инфра Ред («Инфракрасная») мать продающейся «Красного луча», выиграла Эпсомскую скачку принцессы Елизаветы, была 4-й на «1000 Гиней», и среди прочих родила доброго спринтера Мэджик Ред. Её дочерьми были Ред Брайер («Красная Трубка»), мать «Красной Ягоды» и «Трубки Мира»), и Эксельса, мать Экзара, победителя кубков Гудвуда и Донкастера.
Многое из всего этого ещё было тогда, в июне 1949 года, в туманном будущем, однако можно понять, почему вдруг начали раскошеливаться господа покупатели, стоило Ред Рей появиться на кругу аукциона.
Тут для Джима Райана ваозникла, так сказать, закавыка: по согласию Меллона он мог истратить только 10 тысяч фунтов — и ни цента сверх этого лимита. Как быть? По счастью, рядом с американцем был гениальный всезнающий «Скаут» — это кличка знаменитого Клайва Грэхема.
Этот человек начал свою карьеру с газеты «Дэйли Экспресс» в 18 лет, сразу после Итона . За долгие годы он приобрёл в конно-журналистской среде поистине государственный авторитет. Но не думайте, что это предполагает помпезность и дутое высокомерие, взгляд на жизнь как на глупую штуку. — Ничего подобного: философия Клайва всегда была близка философии озорного школьника-прогульщика и хотя уже больше сорока лет он появляется на ипподромах мира, незаметно, чтобы эта философия изменилась.
В основе его неиссякаемого юмора лежит проницательность и живость ума. И вот, когда Райан заколебался, рисковать ли? Поднять ли цену свкрх установленного Меллоном лимита? — Клайв подбодрил его. Подняв цену до 12 тысяч гиней, Райан приобрёл кобылу, хотя полную сумму ему удалось собрать далеко не сразу.
Возвращаясь в Америку, Район хотел предложить Меллону — если ему эта сделка не по вкусу, — оставить Ред Рэй себе. Меллон не отказался от покупки…
Четыре года спустя кобыла испустила дух, оставив всего двух жеребят в живых. Один из них — Кларет, ничем не отличившийся и затем кастрированный.
Владелец покойницы, Поль Меллон, мог бы сожалеть о том, что отказался от предложения тренера.
Но в таком деле, как чистокровное коневодство, терпение так же необходимо, как толстый кошелек и оптимистическая натура. Прошли годы, и могучие гены крови Блэк Рей проявляются и обретают новую силу в соединении с кровью лучших производителей Америки.
Последыш «Красного Луча» — Вирджиния Уотер («Вирджинская Вода») — от трижды венчанного Каунт Флита — сама не скакала, но произвела на свет четырёх победителей.
Милан Милл, в будущем мать Милл Рифа, не побеждала. Её сестра, красивая крупная Беркли Спрингз, была направлена Меллоном в Англию и поступила в тренинг, на Кингслер в 1964 году — именно тогда, как к руководству конюшней приступил Ян Бэлдинг.
Но бедняжка по природе своей была не невестой, а подружкой невесты.
Вторые места в Чивли-парке, в «1000 Гиней», в Оксе… эта же тенденция продолжилась в заводе. Хотя нельзя было отрицать: она была кобылой высокого класса.
Её старший полубрат Гуз Крик («Гусиный Ручей»), тренированный Питером Гастингсом, выиграл в Англии четыре скачки, потом дважды в Америке побеждал с препятствиячми. Вернувшись на завод Меллона в Роукби, он стал отцом Ред Рифа («Красный Риф») и Элди (оба будут играть роль в нашей истории), а также Тингл Крика («Звонкий Ручей»), стипль-чезиста высокого класса.
А Милан Милл, дочь Вирджинии Уотер и Принсквилла, удалось в двухлетках занять призовые места в двух маловажных скачках. Единственное, на что можно было надеяться — это её будущая карьера в заводе, и Поль Меллон отправляет её в Роукби, в своё быстроразвивающееся хозяйство.
В 1966 году Милан Милл рожает от Невер Бенда жеребёнка, названного Милан Медоу («Миланский Луг»). По мнению Эллиота Бёрга, который стал у Меллона тренером в Америке с 1962 г. он подавал большие надежды, но поломался на тренировке.
Однако звёздный час Милан Милл был уже недалёк. Он наступил в ночь на 23 февраля 1968 года, когда она разрешилась светло-гнедым жеребёнком, которому позднее Меллон дал кличку «МИЛЛ РИФ» («Мельничный риф»); так называлась узкая полоса побережья у их зимнего дома в Антигуа. Первым человеком, которого новорожденный увидел в ту холодную ночь, был Джордж Камер. На нём в Роукби многие годы лежала забота о матках, жеребятах и полуторниках мистера Меллона. Как вспоминает Джордж, каких-либо ненормальностей при рождении Милл Рифа не было. На ноги он поднялся и сосать начал когда положено.
Живописные холмы вирджинской глубинки, где вскоре могли наслаждаться привольем Милан Милл и её сынишка, были приобретены матерью Поля Меллона ещё в 1931 году, а в 1935 году, в год его свадьбы, мать перепродала эти земли ему. Затем он присовокупил соседние фермы Оук Спринг, Лафборои Милан Миил, так что теперь поместье охватывает пространства больше чем в 6 тысяч акров (2400 гектаров).
Роукби само по себе конзавод красивый, как и любой конзавод в мире. Это группа конюшен серо-белого цвета, с дворами, раскинувшимися на 6 сотнях акров лугов, и рощ клёна, платана, дуба, пересекаемых тихими ручьями.
Большой дом из красного кирпича — хранилище знаменитой коллекции Меллона, где среди множества бесценных произведений искусства и литературы есть первые печатные книги Кэкстона и подлинные восковые модели Дега, по которым он создавал свои бронзовые статуэтки балерин и лошадей.
Здесь и сейчас заботится о своих питомцах Джордж Камер. Ещё до Милл Рифа хозяйство прославили такие великие скакуны, как Кводрэнгл, Артс-е энд-Леттера, Форт Марси…
В штате завода — несколько дюжих здоровых негров: о них в американском коннозаводстве и скачках зависит много, — и Говард Уайт — весёлый разговорчивый гигант, — первый, кто ухаживал за малышом Милл Рифом.
Теперь в Роукби большинство работ по конюшне и проездки выполняют девушки, но первым человеком, севшим Милл Рифу на спину, был жокей Кастер Кэссиди, человек весьма разносторонний. Кроме своих побед в скачках с препятствиями, он известен талантливыми карикатурами: они часто появляются на страницах журнала «Лошадиная хроника».
У работников Роукби не в правилах натаскивать полуторок на длинной корде. Их просто седлают и водят, а через несколько дней молодняк скачет себе — сперва в крытом манеже, потом — по кругу песчаного трека в одном из паддоков. Кастер Кэссиди вспоминает, что у Милл Рифа в этот период всё шло гладко и с самого начала была видна его повышенная активность.
Два счатливых года провёл Милл Риф, резвясь со своими однокашниками (среди которых, кстати, был Ран-зе-Гонтлет) — («Пройти сквозь строй»), — будущий победитель Вашингтонской Международной Скачки), пока не пришло время для отъезда.этому предшествовало совещание, где решался вопрос о его будущем.
Надо сказать, что Ян Бэлдинг, английский тренер Меллона, лишь совсем недавно возымел право решающего голоса в выборе полуторников, направленных из Роукби к нему в Англию.и даже сейчас первый голос, вполне понятно, принадлежит американскому тренеру, Эллиоту Бёргу. Тогда, в 1969-ом, они вместе с Меллоном и Джорджем Камером пришли к единому мнению, причём Бёрг сперва посоветовался с отцом, Престоном М. Бёргом, имевшим за плечами долголетний опыт работы с лошадьми, и автором одной из немногих добрых книг о тренинге скакунов.
Как видно на фотографии, Милл Риф полуторком был чрезвычайно привлекателен — более короткотелый и ранее зрелый, чем позднее, каким он стал в жёстком тренинге.
В своей книге Бёрг-старший писал: «Удивительные бабки могут стать источником нездоровья». Именно эта особенность анатомии Милл Рифа беспокоит его до сих пор. Его бабки вряд ли выдержали бы суровые земляные грунты ипподромов Америки.
Четверо совещавшихся согласились, что британские условия будут более подходящими, и Милл Риф был отправлен вместе с Ред Рифом и Квантико в Кингслер.
Любопытно, что Эллиот Бёрг больше всего тогда жалел, что увозят Квантико, исключительно красивого и сильного сына Граустарка и Блю Бэннер, которая сама прекрасно выступала и была бабушкой непобедимого мерина Форт Марси.
Это вспомнилось Бёргу четыре года спустя, когда я приехал в Роукби собирать материал для своей книги. Он получил тогда по телексу сообщение из Англииот госпожи Гастингс: «Квантико в Стратфорде остался без места. Жокей удовлетворён».
Ну что ж, жокей-то мог быть и удовлетворён, и Квантико удалось в ту зиму выиграть одну скачку (он перешёл в стипль-чез).
Но если сравнить его карьеру с карьерой Милл Рифа… с тех пор, как они вместе резвились в паддоках Роукби, как разошлись их пути!
Разница судеб их является печальным подтверждением того факта, что лошади, конечно же, «от рождения не равны». Что касается людей, то… автор предпочитает не касаться людей.

Глава III. КИНГСЛЕР

За 100 лет до рождения Милл Рифа по плану Джона Портера были проведены дренажные работы и в Кингслере, в холмистой местности графства Гэмпшир, была основана конюшня, на которой он воспитал семь победителей Эпсомского Дерби, в том числе Ормонда.
Великий тренер похоронен в церковной ограде Кингслерской церкви, но на вершине холма Кэнном Хит, метрах в трёхстах от конца 7-фарлонговой галопной дорожки стоит серый камень кубической формы, и когда жокей Джеф Льюис, с именем которого связаны будущие победы Милл Рифа, впервые выехал на эту дорожку, один конюх с самым серьёзным видом поведал ему, что этот камень — надгробие Джона Портера. Джеф Льюис сразу и навсегда поверил в эту легенду, хотя камень в общем-то, был поставлен топографами.
Силли Сизн («Глупый Сезон») — так звали лошадь, которая был очень своенравной и пропёрла Льюиса до конца дорожки.
— Я, наверное, разбудил старика! — сказал Льюис Яну Бэлдингу, который тогда начинал свою тренерскую карьеру. Тот не стал его разубеждать.
Джеф говорит, что Милл Риф никогда не доезжал до «могилы». Но, я думаю, можно дать волю воображению и представить, как в тумане летнего утра, когда впервые на склоне холма появился Милл Риф, замаячил призрак великого тренера, сидящего верхом на своей полукровке, и счастливого тем, что на его любимой дорожке красуется жеребёнок, достойный стать наследником славы Ормонда.
Со времён Портера хозяйство Кингслера несколько раз перепродавалось. Здесь тренировался дербист 1937 года Миддэй Сан («Полуденное солнце»). Как правило, владельцы Кингслера приглашали на тренерскую должность людей, умудрённых опытом.
А вот в 1964 году здесь с временной тренерской лицензией появился Ян Бэлдинг, которому было всего 26 лет, прославившихся в футболе, регби, боксе, крикете, стипль-чезе, но отнюдь не как тренер скаковых лошадей.
Приглашение от семьи Гастингсов, владевших Кингслером с 1953 года, было очень лестным для него. Однако он не сразу ответил «да».
Ведь до сих пор существует архаическое бессмысленное правило (надеюсь, оно будет недолго существовать): тренер, имеющий лицензию, не имеет права скакать ни на каких других лошадях, кроме как на своих собственных в ранге любителя. А Ян уже имел 70 побед в скачках с препятствиями. Выступал он, конечно, как любитель, ибо одновременно на высшем уровне занимался другими видами спорта.
Кроме того, у него было достаточно семейных забот: вместе с братом Тоби и матерью они построили конеферму в Файфильде, а брату было и того меньше — 21 год, так что было от чего заколебаться.
И всё же… Ян помнил один интересный разговор, который произошёл у него незадолго до этого с герцогом Эдинбургским. Принц Филипп (хотя он и не такой уж конник) выразился тогда, что Англия скоро может оказаться в заднице, если её молодёжь не будет готова принять на себя бремя ответственности с ранних лет. С такой точки зрения принять предложение Гастингсов — значило проявить мужество, отказаться — смалодушничать.
Ян Бэлдинг решил остаться в Кингслере. Его разносторонние атлетические таланты, конечно, очень помогают в руководстве знаменитой скаковой конюшней. Но, хотя роль его в становлении Милл Рифа огромна, он — всего лишь один из членов коллектива, выпестовавшего этого любимца публики.
Известно, что большую часть времени скаковая лошадь проводит в обществе конюха. Милл Рифу повезло и в этом смысле. Джон Холлам — человек, беззаветно преданный лошадям, но, как и многие, не ставшие жокеем из-за веса, был уже старшим конюхом в 1969 году, когда прибыли полуторки Меллона. Он сам выбрал Милл Рифа, провидчески отказавшись от эффектно-мощного Квантико. Так началась дружба, которая кончилась только весной 1973 года, когда Джон Холлам с тяжёлым сердцем сказал Милл Рифу «гуд бай» во дворе Национального завода в Ньюмаркете.
За эти четыре года он почти каждый день ездил на Милл Рифе, сопровождал его на все четырнадцать скачек, ухаживал за ним не сосчитать сколько часов и нянькой все долгие годы месяцы после того рокового августовского дня. Никто другой не имел больше оснований для любви к Милл рифу, и всякий, кто видел их вместе, мог удостовериться, что лошадь отвечает Холлану столь же большой любовью.
Главным конюхом Кингслера вскоре после прибытия Милл Рифа стал Билл Палмер, с которым Ян Бэлдинг дружил с детства. С согласия младшего брата Яна, Тоби, вёдшего их файфилдскую конюшню, Билл с женой Энн переехал из Файфилда в Кингслер, и они поселились в домике за столовой, которую когда-то для конюхов построил Джон Портер.
Говорят, что тренер хорош постольку, поскольку хорош его главный конюх. В этом смысле не представляют исключения Бэлдинг и Палмер. Их счастливое трудовое содружество принесло в первые же два сезона 35 победителей.
» — Мы — Билл и я — говолрим на одном языке» — сказал Ян Бэлдинг.
» — Когда мне приходится бывать в отъезде, я никогда не беспокоюсь. Я уверен, что всё будет сделано так, как если бы я сам был там.»
В коллективе, от опыта и внимания которого зависел успех Милл Рифа, было немало и других. Например, конюх-проводник Билл Дженнингс, сопровождавший его, кроме Сэйлисбери, во все поездки. Ездили на Милл Рифе, кроме известного нам Джефа Льюис, не менее известные жокеи Поль Кук и Филипп Уолдрон. А в финале драмы его жизни в Кингслере на помощь пришли все до последнего конмальчика.
Ян Бэлдинг обычно каждый год принимает не больше трёх конмальчиков, которых сам тщательно подбирает, и — не то что другие тренеры — помимо обучения и работы даёт им возможность скакать на публике. И вот результаты его педагогики: Филипп Уолдрон, Эрни Джонсон уже достаточно прославились. Много обещает Джон Маттиас.
Тренировочная конюшня подобна механизму. Он может работать со скрежетом или плавно, — это зависит от смазки, состав которой: личность тренера плюс его отношение к подчинённым. В Кингслере эти отношения, надёжно основанные на жёстком взаимопонимании Яна Бэлдинга и Билла Палмера, сложились прекрасно. Так что к Милл Рифу, чьё становление ещё более укрепляло дух товарищества, — и в этом смысле фортуна была благосклонна.

ГЛАВА IV. СЭЙЛИСБЕРИ И ЭСКОТ

На ипподроме слухи распространяются быстрее, чем среди лошадей эпидемии гриппа, и за день до того, как на старт «2000 Гиней» 1970 года должен был выйти Нижинский, в Ньюмаркете все — от старшего управляющего до мальчика-новичка уже были наслышаны о резвости одного двухлетка по кличке Файерсайд Чэт («Беседа у Камина»).
Он был куплен американцем Чарлзом Энгельгардом на январском аукционе Хайэли, который замечателен тем, что перед тем, как выйти на круг, двухлетки галопируют и хронометрируются. Своим поведением в этом коммерческом детсаде Файерсайд Чэт снискал себе цену в 80 тыс. долларов.
По традиции день «2000 Гиней» открывается скачкой двухлеток. Храбрые тотошники, основываясь на вышеупомянутой информации, сделали Файерсайд Чэта фаворитом 6-5. правда, когда скачка началась, рожи у них покривились. Фаворит вывалился из старт-бокса не спеша: его противники ушли вперёд уже на добрый десяток корпусов. На середине дистанции его позиция была ещё весьма далека от той, которую обычно рекомендуют явным фаворитам на которой 5-фарлоноговой скачке, и я тут с неприязнью подумал об одном своём знакомом, который перед скачкой сказал: «Да этот хоть дважды упадёт, — всё равно победит!» — «Фантазёр несчастный…».
Но оказалось, к истине он был близок. На последних двух фарлонгах взбодрённый и уравновешенный Лестером Пиготтом, Файерсайд Чэт вдруг ожил, обошёл дюжину соперников в двухстах метрах от финиша достал лидера Дабл Дэра и победил с преимуществом в четыре корпуса.
Впечатление было глубоким по всем статьям, а так как любому приятно убедиться, что ты не ошибся (особенно когда дело касается твоего кармана), большинство завсегдатаев в тот день уходили с Ньюмаркета уверенными, что Файерсайд Чэт — самый резвый их двухлеток.
И когда 13 мая он вышел на ипподром Сэйлисбери, букмекеры выставили его шансы: 9 к 2. любому другому они давали не больше, чем 1-8, и мне, признаться, больно писать о том, что очень немногие игроки воспользовались шансом сорвать куш. В ретроспективном плане это заманчивое предложение букмекеров (по отношению к Милл Рифу) можно сравнить с теми временами, когда на набережной Сены парижские импрессионисты предлагали свои картины всего за бутылку вина.
Иногда бывает, что чувствительные антенны букмекеров не срабатывают, хотя обычно они ловят очень чётко всё, что касается подающих надежды двухлетков, задолго до того, как они выходят на ипподром.
В первую неделю мая двухлетки из Кингслера на людях не скакали. Они работали дома в уздечто называется, на «доброй половине резвости». Хотя когда-то я слышал от одного тренера, когда мы вместе с ним наблюдали галопы весьма непосредственных коней: «Беда этих полу-резвых галопов открывается тогда, когда начинаешь требовать вторую половину резвости».
Что же касается Милл Рифа, то его энтузиазм и повышенная активность были очевидны и в этих беззаботных прогулках. Однако Ян Бэлдинг был уже не новичок в тренерском деле и знал, как много двухлеток превосходно движутся дома, а когда дойдёт до схватки, едут так, что и автобус №19 на них не догонишь.
Поэтому он решил заранее выбрав для дебюта скачку в Сэйлисбери заставить Милл Рифа теперь уже тянуть ноги на полном серьёзе. Для этого нужно было подобрать подходящего компаньона по галопу и, посоветовавшись с главконюхом, Биллом Палмером, Ян выбрал Ред Рифа, серого красавца от Гуз Крика, дяди Милл Рифа по матери. Тот фактически в двухлетках ещё не скакал: у него была трещина в бабке, и необходимо было время и пространство для достижения его потенциала. Но ему уделялось внимания предостаточно, особенно со стороны его конюха Джо Боннера.
То, что случилось на галопе двоюродных братьев утром 9 мая в Кингслере, очень удивило Джо Боннера.
Ян Бэлдинг дал такой наказ Джону Холламу, скакавшему на Милл Рифе: «Дай им вести тебя до поворота, а потом идите вместе!».
Но и за поворотом Милл Риф продолжал скромненько держаться позади своего кузена с разрывом в 2 корпуса. Тогда Холлам вспомнил одно изречение: «Если намерен стать лучшим, делай хоть что-нибудь, не откладывая».
И он, не будучи уверен, что из этого получится, перебрал поводья и шлёпнул Милл Рифа по шее. Жеребёнку впервые в жизни был задан вопрос такого типа, и ответ был ошеломляющим. На протяжении одного фарлонга, не срываясь с туго натянутых поводьев, Милл Риф вырвался вперёд на 20-30 корпусов.
В жизни тренера такие мгновенья — это настоящее счастье, подобно победе на Дерби или ещё каким-либо первоклассном состязании.
Правда, это могла быть счастливая случайность, да и считать ли таким уж геркулесовым подвигом победу над Ред Рифом (хотя он впоследствии показал себя добрым скакуном)?!
Но Ян Бэлдинг видел весь галоп от начала до конца. Он понимал, как поздно Джон Холлам дал посыл Милл Рифу и как мало времени ему понадобилось для такого спурта.
Спускаясь пешком с холма следом за оттренировавшимися, Ян пытался холодно проанализировать то, что он увидел. Но, даже перебирая трезво всякие сомнения и скептические контрдоводы, он понял, что убеждён — (и с тех пор у него не было причин менять это убеждение) — это великолепно. Такого у кингслерских двухлеток он ещё не видел. Особенно если учитывать нежный возраст и неопытность Милл Рифа.

Никто из сотрудников Кингслерской конюшни не стал трепаться языком о способном двухлетке.
Через три дня, в среду 19 мая, в Сэйлисбери, для жокея Джефа Льюиса был обычный рабочий день. Он был занят во всех шести скачках. Когда настало время третьей скачки — Сэйлисбери-стэйкс (приз 909 ф. 16 шил.) он оделся в знакомые для него цвета Меллона — чёрное с золотом и, не испытывая какого-либо особого волнения, сел на Милл Рифа, на котором до того ни разу не ездил.
Надо сказать, что у Яна Бэлдинга не было привычки слишком натаскивать двухлеток на старт-машине. Милл Рифу, хотя он и проходил через старт-боксы уже давно, только один раз пришлось выполнять старт по серьёзному. И результат был плачевный.
Номер бокса в Сэйлисбери выпал 1-й, и Ян Бэлдинг, имея в виду, что большое — в 11 участников — поле будет в стороне, то есть ближе к бровке на повороте, предупредил жокея, чтоб он не смущался, если Милл Риф вначале скачки будет медлить.
Под номером 7 выходил Лестер Пиготт на Файерсайд Чэте, и план Бэлдинга был такой: держась позади фаворита, постараться сместиться полевее и надеяться на лучшее. «Но помни, — сказал Ян Джефу, — это прекрасный жеребец. Может, тебе только перед финишем придётся поторопить его».
Ни тренер, ни жокей тогда ещё не знали, что Милл Риф по своим способностям был из тех учеников, которые, как говорят, «схватывают на лету». Не раз в дальнейшем он демонстрировал бесценное своё качество понимать с полуслова, с кивка, с подмигивания, и впервые это проявилось на старте в Сэйлисбери.
Неудача на старт-машине в Кингслере, оказывается, уже научила его всему, что обязана знать лошадь о старте: когда открывается задняя дверь — входи, когда открывается передняя — вылетай пулей.
Джеф Льюис теперь вспоминает о Сэйлисбери так: «Какой-то момент он стоял в кабине полусонный, а в следующий момент нужно было бы, наверное, повиснуть на поводе».
И действительно, молнией рванувшись из ворот, как спринтер-ветеран, Милл Риф уже через сотню метров стал лидером. Изумлённый Джеф Льюис почувствовал, что уже можно идти наискось — ближе к перилам, хотя некоторые наблюдатели, особенно Лестер Пиготт и стьюарды Сэйлисбери потом высказались, что он сделал перемещение несколько быстрее, чем позволяет благоразумная осторожность. Но всё было в порядке. Пиготт на своём фаворите безуспешно пытался достать лидера до половины дистанции, и Милл Риф финишировал бурно и весело в преимуществом в 4 корпуса, так что Джеф Льюис имел время, чтобы отпустить ему увесистый триумфальный шлепок. В дальнейшем, на более ответственных скачках эти шлепки стали традиционным знаком восхищения у Джефа Льюиса.
После финиша был разговор со стьюардами (от переводчика: можно их называть и судьями, как у нас), во время которого Лестер Пиготт не стал выступать против.
— Ты всегда так делаешь, — сказал он Джефу, а тот не успорял, он был слишком счастлив.
А Яну Бэлдингу Джеф, слезая с Милл Рифа, сказал:
— Это самый лучший из всех, которые когда-либо у нас были или будут.
Как и у тренера, у жокея в дальнейшем не было причин изменить эту точку зрения.
Конюх-проводник Билл Дженнингс был в этот день в Йорке, а в Сэйлисбери были Джон Холлам и Джо Боннер. Эти трое, а также Билл Палмер и миссис Гастингс были, пожалуй, единственными из обитателей Кингслера, кто воспользовался букмекерской промашкой и сыграл на хилых шансах Милл Рифа 1-8.
А жаль. Потому что больше уже никогда поклонникам его подобный вариант не представляли.
До следующей скачки на Королевском Эскоте был месяц с небольшим, и за это время Милл Риф достиг большого физического прогресса. После десятидневного отдыха он дважды в неделю регулярно галопировал (с хронометражем), и комментарии Яна Бэлдинга в его «трудовой книжке» были кратки, но выразительны: «очень сильно», «кентерует», «очень впечатляюще» и «легко и прекрасно». Последнее замечание особенно много значит, потому, что оно написано после 6-фарлонгового галопа с Морис Дансером. Хотя тому уже было 9 лет, он был, да и сейчас ещё полон энергии и выступал так, что заработал призовых больше, чем какой-либо мерин в истории британских скачек.
На результате этого галопа, проходившего в трудных условиях по склону Кингслерского холма. Ян Бэлдинг дал Милл Рифу на 21 фунт веса лучше чем в прошлом году давал Силли Сизну (от переводчика: вспомните этого своенравного жеребёнка, который понёс жокея Дж. Льюиса). А Силли Сизн, проигравший двухлеткой Сэйлисбери-Стэйкс, стал победителем в Ковентри-Стэйкс, на которую теперь нацеливали Милл Рифа.
В общем, коллектив конюшни был уверен перед началом королевской недели на Эскоте.
В день скачки целый поток тотошников устремился мимо королевского павильона к паддоку, где появились пятеро участников скачки Ковентри.
Они выглядели как люди, увидеушие чудо. Да так оно и было. Ни один из поклонников лошадей, да и вообще из поклонников красоты, если хотите, — не забудет первого явления Милл Рифа на Королевском Эскоте. Я полагаю, если не считать его вида на старте Эклипс-стэйкс в следующем году, он не был никогда так близок к идеалу физического совершенства.
Уравновешенный, с качеством, отгравированным в каждой линии, с глубокой серединой, с круглыми ляжками. Под светящейся алой попоной мышцы его предплечий и задних бёдер играли как спящие змеи, и, когда он приплясывал в окружённом деревьями паддоке, настораживая уши на незнакомые звуки и зрелище, незабываемое впечатление производил этот сгусток взрывчатой силы и легкого природного изящества.
Лишь один из четырёх соперников — Кромвелль, сын Крепелло, был в хорошей победной форме, но и он не смог противостоять Милл Рифу, и Ковентри-стэйкс стала его новым триумфом.
Вырвавшись вперёд на середине дистанции, Милл Риф непреклонно уходил всё дальше и дальше, и прошёл финиш так рьяно, что Джеф Льюис не мог затормозить ещё добрую четверть мили.
Результат — 1 минута 16,16 секунд уступал только рекорду, поставленному Америго в 1957 году для двухлеток на 6 фурлонгов. В этот день на Королевском Эскоте уже были два рекорда: на 1 милю — Уэлги Пойджентом и на 10 фурлонгов — Коннофтом, и я думаю, можно не сомневаться: если бы что-нибудь заставило Милл Рифа ещё слегка напрячься, он бы последовал их примеру.
Возвратясь домой в Кингслер, он через восемь дней был снова на галопах и заслужил от удовлетворённого тренера оценку «энергичен и здоров».
Но однажды, после обеда, когда Милл Риф беззаботно отдыхал в своём деннике, в шести милях от него, на ипподроме Ньюбери послышался восторженный шум толпы зрителей. Причиной его оказался крупный дородный гнедой жеребец, очень легко выигравший Беркширскую скачку. Его имя было Бригадир Жерар.

ГЛАВА V. ПОРАЖЕНИЕ

За два года до приезда Милл Рифа из Америки, один из воспитанников Яна Бэлдинга выиграл и Сэйлисбери-стэйкс, и Ковентри-стэйкс. Это был Мюррейфилд и владелицей его была Присцилла Гастингс, тёща Яна. После он пять раз побеждал в Италии, но на британских ипподромах он скакал не столь удачно, так что Ян, учитывая уроки прошлого, планировал будущее Милл Рифа совсем по-другому.
Как правило, основой для тренерских планов бывают родословные. Теоретически Мюррейфилд, сын Мэтча III-го и внук (по матери) Даутелля, был рождён для победы на Дерби, и не мог быть преждевременно резвым скороспелым в два года. Но фактически, хотя в «2000 Гиней» он прошёл хорошо, четвёртым, выносливости у него больше чем на милю, не хватало. Главным оружием Мюррейфилдом была одна лишь скорость, и это стало ясным во второй половине его карьеры двухлетка, — в скачках в Соларис-Стэйкс и Роял Лодж-стэйкс.
Ян Бэлдинг решил не повторять свлю ошибку.
В наше время всякий, кому посчастливилось быть владельцем высококлассной двухлетки, сталкивается с почти непреодолимым соблазном послать её (или его) на французские скачки.
Я говорю «почти», потому, что есть пример обратного: владельца Бригадира Жерара, — госпожа Дж. Хислоп и её муж, — всегда твёрдо отказывались отправлять его за Ламанш. Во сколько им обходился этот патриотизм? Это сразу станет видно, если сравнить заработки ы двухлетках Бригадира Жерара и Май Суоллоу («Моя ласточка»). Победа его над нашим героем уже близится.
Бригадир в двухлетках в четырёх скачках в Англии заработал 13467 фунтов, причём львиная доля — это его победа в Миддл-парк-стэйкс — 10515 фунтов.
А «Моя Ласточка» в каждом из своих четырёх выступлений во Франции зарабатывал больше, чем Бригадир за весь сезон. Всего в течение сезона его возили туда пять раз. Последняя его победа — в Гран Критериуме стоила 34742 фунта, а всего за сезон он зашиб 88 тысяч с лишком! (в переводе на фунты).
Для меня нет сомнения в том, что тяжелее было заработать — фунты или франки. Но даже если бы Моя Ласточка не сделал бы ничего больше, его победа над Милл Рифом в скачке на приз Робера Папена одна стоит того, чтобы уделить ему достойное место в нашей истории.
Ян Бэлдинг нацелился на этот приз потому, что на британских ипподромах в перерыве между Эскотским и Йоркским митингами нет ни одной ценной скачки двухлеток. Приз Робера Папена разыгрывался в понедельник 20 июля на ипподроме Мезон-Лаффит и когда Ян Бэлдинг объявил о своём решении, некоторые мои знакомые, нормальные добросовестные труженики, решили: надо бы ещё прихватить пару выходных дней, пусть даже из-за этого придётся пострадать желудку или убить какую-нибудь старушенцию (от переводчика: в буквальном переводе «убить бабушку»).
Мне, как журналисту, было проще, и получив разрешение на отчёт о скачке, я вылетел в Париж с единственной проблемой: как обеспечиться тамошней валюттой в сумме, достаточной для того, чтобы поставить на Милл Рифа, как он этого заслуживал. Дело в том, что по какой-то непонятной традиции все парижские банки были закрыты в то утро понедельника.
По счастью, мне удалось обменять фунты в «Америкен Экспрессе» и, сев в такси у отеля «Ритц» я доверился водителю, сказав только: «На ипподром!»
Довольно долго мы колесили по парижским улицам и по пригородам, пока до меня стало доходить, что хитроумный таксист понял слово «ипподром» так, как это было выгодно ему.
Я схватиля за свой словарь-разговорник и выяснил, что он везёт меня в Сен-Клу. Развернув карту «Париж и его окрестности» я понял, что еду совсем в другую сторон, всё дальше и дальше от Мезон-Лаффита.
Сейчас, оглядываясь назад, я почти жалею о том, что добрался-таки до цели, но тогда, потеряв чуть ли не целый час, я так бурно радовался, увидев, наконец, ворота ипподрома Мезон-Лаффит, как, наверное, ни один изнурённый пустыней путник не радовался, увидев желанный оазис.
Когда я на рысях проскочил ворота ипподрома, меня ждала приятная встреча. Я увидел приветливую очкастую физиономию Джона Цыхановского.
Об этом человеке можно было бы написать целую книгу. Поляк по рождению, он покинул родину в 1939 году в числе отступавших под натиском германской военной машины, отдал много сил борьбе за восстановление исторической справедливости и в конном деле был не из последних.
В Большом Национальном он приходил шестым, когда ему было за 40, выиграл Чемпионат Европейских жокеев-любителей. А друзей у него по обе стороны Ламанша больше, чем у любого из тех людей, кого я знаю.
На Королевском Эскоте его не было и я, горя желанием сделать ему приятный сюрприз, пригласил его «пойти посмотреть на самого красивого коня в мире двухлетка». Мы вместе поспешили на тот симпатичный двор у конюшни, который на Мезон-Лаффите служит как плац для парада перед скачкой.
Первым появился могучий, играющий глянцем гнедой, которого я сразу не распознал.
— Да, действительно, — сказал Джон Цыхановский. — Да, я понимаю.
Я хотел было ему объяснить, что это не Милл Риф, что он ещё не появлялся, как вдруг из ближайшего бокса нерешительно, как оленуха, вышла маленькая апатичная лошадёнка. Это был самый чёрный для меня момент того далекого не светлого дня.
Ибо этот заморыш никак не походил на великолепного победителя Ковентри-стэйкс. Май Суллоу недаром вызвал восхищение Цыхановского, а Милл Риф по своей внешности больше всего подходил к роли пациента ветеринарной скрой помощи.
Тремя днями раньше перед отправкой из Кингслера в аэропорт, Милл Рифу из предосторожности наложили бандажи на все четыре ноги. Он почему-то очень противился этому мероприятию, и с этих минут вёл себя совершенно не так. Куда девался его мирный, спокойный нрав? Он оставался возбуждённым и во время долгого ожидания в аэропорту Истлей, и во Франции, когда ехал в коневозке от аэродрома Ле Бурье доМезон-Лаффита.
К тому же надо сказать, что водители французских коневозок больше всего думают о скорости, а не о комфорте павважиров.
Когда Милл Рифа доставили наконец на конюшню ипподрома, он, обычно так любивший всласть покушать, отказался дотронуться до своего ужиона. Целые сутки он не ел ничего. В субботу после пробного прохода через старт-машину, не съел и половины обеда.к вечеру воскресенья он вроде начал привыкать к обстановке, но ни разу не доедал, да и спал гораздо меньше и беспокойней, чем обычно.
И, конечно, все, кто видел его в понедельник после полудня, — измученного и несчастного, согласились бы с Яном Бэлдингом, который сказал, что за эти четыре дня жеребец потерял по меньшей мере сорок фунтов веса.
Что ж, переезды и перелёты — это обязательная часть жизни скаковой лошади, и каждый чемпион должен преодолевать свои неры.
Май Суоллоу тоже оказался далеко от дома и своей физической крепостью заслуживал самого большого уважения тотошников.
К тому же Милл Рифу достался самый плохой номер — 9 (из девяти участников), а «Моей Ласточке» — самый выгодный — 1-й.
И последнее отягчающее обстоятельство: тактика жокея. В то время Джеф Льюис не мог по достоинству ценить способность Милл Рифа к молниеносному рывку из хвоста в лидеры. Ведь в обеих первых своих скачках он никому не давал быть лидером, и не удивительно, что Джеф надеялся со старта вырваться вперёд и почти поперёк дорожки, к бровке, так же, как в Сэйлисбери.
Но здесь это не удалось. Слева, под номером 7, стартовал трёхлеток Тарбес, обладатель приза Люпена и 2-го приза во Французских «2000 Гинеях». И хотя Милл Риф очень шустро вырвался из ворот, Тарбес стартовал ещё резвее. Его жокей, несомненно, хорошо знал пуританскую строгость французских судей, и даже не пытался изменить направление движения. Пройдя два фурлонга, Джеф Льюис с ужасом обнаружил, что между Милл Рифом и бровкой всё также восемь лошадей, и «Моя Ласточка» идёт по бровке.
Вот уже и середина дистанции, и Джефу показалось, что вряд ли удастся занять хоть какое-то призовое место.
— Тут я живо шлёпнул его ладонью, — рассказывает Джеф, — и вдруг, не знаю как, мы оказались впереди.
Но вся широта дорожки еще лежала между ними и «Ласточкой» с Пиготтом.
Следующие полфурлонга были пройдены наискось, и, стремясь приблизиться к сопернику, Милл Риф потерял немало и в драгоценных метрах, и в драгоценной энергии.
Тем не менее за фурлонг до финиша он лидировал — с преимуществом около метра, а в конце скачки проявил настоящую отвагу, которую в дальнейшем демонстрировал всегда.
На последнем фурлонге, неуклонно оставляя французов позади, Милл Риф и Май Суоллоу затеяли отчаянную дуэль между собой, причём Милл Риф рядом с гигантом-соперником напоминал терьера, вцепившегося в горло бульдога.
Оба жокея не щадили лошадей, и всем зрителям было видно, что поединок продолжался за финишной чертой — ещё добрый десяток метров.
Когда был предъявлен фотофиниш, почти все местные эксперты отдали предпочтение Милл Рифу, но жокеи — и Пиготт, и Льюис — высказались иначе.
Грунт Мезон-Лаффита, обильно политый в воскресенье, ещё больше раскис от ночного дождя, и после скачки, когда Милл Рифа рассёдлывали, он являл собой картину полного изнеможения. Тут появился представитель конторы «Ледброукс» — и объявил, что на «2000 Гиней» будущего года Май Суоллоу и Милл Риф записываются фаворитами с одинаковыми шансами 7-1. Но — я думаю — не я один из поклонников Милл Рифа был склонен тогда к пессимизму. Удастся ли ему снова стать прежним после этого ужасного изнурительного испытания?..
Глубоко под трибуной Мезон-Лаффита есть подвальчик, где при свете свечей собираются жокеи, экс-жокеи и их прихлебаи, пьют и дискутируют на темы дня.
Джон Цихановский по-дружески пригласил меня туда, чтоб я утопил в шампанском свои огорчения. Сама собой возникла оживлённая дискуссия о результате скачки При-Папен. Конечно, мои познания во французском языке весьма слабы, но я всё же понял и запомнил слова, сказанные о Милл Рифе одним стариком. Ему было уже где-то за семьдесят. Этот морщинистый ветеран с лицом коричневого цвета, как мне сказали, в своё время скакал на Ксаре.
«Малыш» — так он назвал Милл Рифа. («Мой бог! Малыш — это лошадь… ого!…)
эта формулировка, пожалуй, — лучшая концовка рассказа о первом поражении Милл Рифа.

ГЛАВА VI. ДЖИМКРЭК

В ночь на 10 августа 1970 года Яну Бэлдингу было не до сна, хотя обычно он спит как медведь в берлоге. Беспокойно шагал он взад-вперёд по гостиничному номеру, слушая шум дождя. Этот дождь заладил, едва начало смеркаться.
Джефу Льюису, занимавшему номер в другой гостинице Йорка, тоже не спалось. У обоих мысли были мрачные: наверное не зря йоркский ипподром назвали Нэйвзмайр («Хитрое болото») и вообще: уж чего ещё не хватало Милл Рифу после Мезон-Лаффита, так это ещё одной тяжкой скачки по слякотной дорожке.
А для программы Милл Рифа скачка на приз Джимкрэка идеально подходила по нескольким причинам. Во-первых, самый опасный соперник, Май Суоллоу, был заявлен на более ценную французскую скачку, При Морни. Во-вторых, Поль Меллон был давним другом лорда Галифакса, президента «Морского братства знаменосцев Джимкрэка», и очень хотел поддержать этот клуб в год его 200-летия.
Теперь, казалось, дождь всё погубит. После Мезон-Лаффита у Джефа Льюиса создалось впечатление, что Милл Риф не сможет проявить истинные бойцовские качества на раскисшем тяжёлом грунте.
Хотя вечером он съел всё до последнего зерна, вполне возможно, что в памяти у него осталась чёрная метка о слякоти и изнурительной схватке во Франции.
Утром Ян Бэлдинг шагал вдоль трибуны Йоркского ипподрома, уныло глядя на дорожку. Его худшие предположения подтверждались. Вчера здесь скакали, и глубокие следы от копыт быстро наполнялись водой, и пока Ян добрёл до старта 6-ти фурлонговой дистанции Джимкрэка, он пришёл к выводу: скакать в таких условиях не только глупо, но явно опасно.
У старта Яну встретился помощник стартёра и сказал, что руководство ипподрома уже решило поставить старт-машину на дальней, неразбитой дорожке. Ян пошёл вдоль той бровки, и увидел, что здесь, конечно, намного лучше, но и этот грунт выглядел гораздо более вязким, чем любой, по которому приходилось галопировать Милл Рифу.
Если б зависело от него одного, Ян снял бы Милл Рифа, но ведь тут впервые находился хозяин Поль Меллон, приехавший из Америки посмотреть, как скачет Милл Риф.
В кабинете лорда Галифакса мрачный Ян доложил ситуацию хозяину.
— Давайте подождём, что скажет Джефф, когда отскачет первую скачку, — предложил он Меллону.
Все трое собрались в весовой комнате, в 2.15, меньше, чем за час до объявления о составе участников Джимкрэка. Мнение Джефа было чёткое:
— Никогда в жизни я не скакал по такому вязкому грунту! — сказал он и добавил, что если они решат участвовать, несмотря ни на что, пусть ему будет дано позволение: что бы ни случилось, хлыст в ход не пускать.
Меллон повернулся к Яну:
— Что ты делал бы, если б меня здесь не было?
— Боюсь, что я отказался бы от участия.
В разговоре наступила пауза.
Наконец, Меллон сказал спокойно:
— А знаете, у меня сейчас такое чувство, что всё будет прекрасно. Мы должны скакать!
Он охотно позволили Джефу не пользоваться хлыстом, и уверил Яна, что это решение не надо связывать с его присутствием в Йорке, с клубом Джим-Крэка, или с чем-нибудь ещё, кроме здоровья лошади.
— У меня просто хорошее предчувствие! — повторил он. — Всё будет ол-райт!
Итак, тренер и жокей занялись своими делами, не то, чтобы счастливые, но, во всяком случае, с их совести был снят солидный груз. Особенно для Джефа позволение шефа было облегчением в полном смысле — терять нечего и нет необходимости упорствовать, перенапрягая Милл Рифа, если окажется (что ожидали и он, и Ян), что он не в силах одолеть слякоть.
На Джимкрэк-стэйке было заявлен ещё семь лошадей. На их счету было 14 побед.
Второй фаворит, Грин Год («Зелёный Бог») в будущем сезоне одержит 6 побед на коротких дистанциях и заслужит славу лучшего спринтера 1971 года.
Кингз Компани («Компания короля») выиграет ирландские «2000 Гиней» «Корк-энд-Оррэ-ри-Стэйкс».
Так что удивительную победу Милл Рифа в Йорке нельзя объяснить слабостью его соперников.
У Джефа Льюиса был такой рецепт для езды по тяжёлой дорожке: если лошадь пошла своим определённым галопом, не надо никогда сбивать её. Поэтому он со старта предоставил возможность Милл Рифу выбрать свой собственный пейс. До половины дистанции они уступали примерно корпус четырём участникам: Кингз Компани, Грин Году, Трем Блею и Мост Сикрету с Л. Пиготтом.
Тут Джеф критически оценил ситуацию. Он так рассказывал об этом:
— Фрэнки чуть не за уши тащил своего Зелёного Бога (от переводчика: Фрэнки — это жокей Фрэнк Дурр). Все другие, кого я мог видеть, сдыхали и шли наполовину медленне обычной скорости. Я подумал, что больше нет смысла потакать им. Я дал волю Милл Рифу и через пол-фурлонга огляделся. Это было невероятно.
В самом деле, на эту сотню метров, не напрягая удила, Милл Риф обставил всех на 4-5 корпусов. Задолго до финиша Джеф начал его сдерживать или как-то намекать, но всё равно на финише разрыв достиг десяти корпусов.
Позднее, когда Ян Бэлдинг в шутку сказал одному из судей, Джону Хенкоку:
— Да, вам не пришлось слишком напрягать зрение!
Тот ответил:
— Странная скачка! Очень трудно её сразу оценить. Ведь ваш жеребёнок даже у финишного столба шёл настолько резвее других, что будь ещё сто ярдов дистанции, он выиграл бы не десять, а все двадцать корпусов!
Не удивительно, что это «массовое избиение» породило в спортивной прессе целый поток комплиментов. Немало было преувеличений, и не со всеми восторгами можно было согласиться. Эксперты «Таймформа! С присущей им объективностью в своём ежегодном обозрении «Рейсхорсез» («Скаковые лошади») охарактеризовали Джимкрэк=стэйкс ка «самое впечатляющее событие в сезоне двухлеток». И ещё: «В числовом выражении результат Милл Рифа — а он дал второму призёру Грин Году 33 фунта форы — делает его лучшим двухлетком из всех, кого мы когда-либо видели!».
В том же ежегоднике поспешили высказать мнение такого рода: «Вероятно, из всех претендентов лишь одного Милл Рифа устраивал такой грунт».
В како1-то степени это справедливо. Но я хотел бы обратить внимание, что год спустя тот же журнал «Рейсхорсез»-71, описывая победу в Королевском Эскоте Кингз Компани (на Джимкрэке он пришёл пятым) характеризует грунт словом «тяжёлый», а о Грин Годе написано: «действенен на любой дорожке».
Если даже оппоненты Милл Рифа тяжелее переносили условия йоркской дорожки, чем он, его успех в этом болоте служи ярким доказательством его разносторонности. Вспомните: 1971 год, Эклипс-стэйкс, где он победил в рекордное время с отрывом в 6 корпусов, а грунт официально характеризовался словом «жёсткий».
Великая лошадь скачет на любом грунте. Эта мысль слишком многозначна. Например, Бригадир Жерар мог, конечно, скакать по мягкой дорожке, и неплохо, о чём говорят его победы в Сент-Джеймс-Пэлес, — и Эклипс-стэйкс. Но другие его победы говорят, что он был гораздо мощнее на хорошем или даже на жёстком грунте.
Фактически, очень немного существует таких лошадей, — великих и не очень — которые одинаково хороши в любых условиях. Первым из таких мне на память приходит Аркл. Вторым, я думаю, был Милл Риф.
Подумать только: это качество могло бы остаться нераскрытым, если бы не смелое решение м-ра Меллона, которое основывалось не на чём-то конкретном, а на предчувствии.
Ведь осторожность ведёт к осторожности. Сняли бы Милл Рифа с Джимкрэка и во всей дальнейшей его карьере скорее всего старались бы избегать сырых дорожек.
Фактически ему пришлось лишь раз столкнуться с подобными условиями — когда он впервые стартовал четырёхлетком. Это было на ипподроме Лоншан, в скачке на приз Ганай, победа в которой вызвала волну ура-патриотизма. Она подтверждала моё мнение о Милл Рифе, как о лошади, которая прогрессировала в течение всей своей карьеры, и весной 1972 года была так же хороша, как и в былые времена.
Много позже Джимкрэкской победы Ян Бэлдинг нашёл более-менее ясны ответ на вопрос: как умудрился Милл Риф на этой немыслимой трясине не расстроить механизм своего безупречного лёгкого движения?
Ответ был найден Яном осенним утром 1971 года в Ламорлае, под Парижем, незадолго до старта Триумфальной Арки.
Милл Риф и его товарищ по поездке Элди были выведены после дождя погалопировать 4,5 фурлонга.
Дорожка была хорошей, за исключением двух-трёх сырых участков. Когда пара проскакала, Ян не спеша пошёл по дорожке и мог чётко видеть отпечатки копыт Элди. Там, где шёл Милл Риф, следов не оставалось. Они появились только когда он дошёл до первого сырого участка дорожки. Тут разница ещё чётче бросалась в глаза. Элди, специалист по жёсткому грунту, врезался на 3-4 дюйма вглубь и выворачивал грунт, а маленькие копыта Милл Рифа оставляли едва заметные следы.
С тех пор очарованный тренер много раз замечал этот феномен. То же самое утверждал и Иона Холли, ревностный наблюдатель галопов в Кингслере.
— Похоже было, что это скакал призрак, — говорил мне Ян Бэлдинг. Хотя ни он, ни я никогда раньше не встречались с таким явлением, можно не сомневаться: в двигательных способностях Милл Рифа было какое-то качество, благодаря которому он мог плыть там, где другие тонули, и лететь там, где они могли только ковылять.
Вероятно, превосходство Милл Рифа в этом аспекте основывалось, как и у многих прославленных легкоатлетов не на силе, а на тонком чувстве времени. Проанализировать его движения во всей полноте, наверное, труднее, чем дать научный анализ действий какого-нибудь чемпиона по марафонскому бегу или по спринту, или раскрыть секрет удара чемпиона по теннису.
Главное, что можно сказать наверняка, — это было красиво. А математическое выражение этой красоты было видно всем, по результатам на табло.

ГЛАВА VII. ИМПЕРИАЛ И ДЬЮХЕРСТ

Когда в 1973 году Милл Риф прибыл в Национальный конезавод, его половая потенция была испробована сперва на незнатной кобыле Виллидж Госсип («Деревенская сплетница»), купленной специально для этой цели. (Ей, кстати, не позволили зачать, но позже м-р Меллон решил, что она заслужила такую честь).
Из тех 22 тщательно выбранных наложниц, которые составили его гарем на первый сезон, первой прибыла изящная гнедая кобыла по кличке Гекла.
Вспомнил ли он или нет, но они встретились раньше совсем не в такой романтической обстановке. Кроме Моей Ласточки Гекла была единственной двухлеткой в 1970 году, которая чуть не побила Милл Рифа (так, по крайней мере, показалось зрителю).
Но вернёмся в 1970 год.
Восхищённый триумфом Милл Рифа на Джимкрэке, Ян Бэлдинг тем не менее воздерживался от честолюбивых фантазий. Реальной целью становились «Гинеи», и в качестве генеральной репетиции он избирает 7 фурлонговую скачку Дьюхерст, предпочитая её более короткой Миддл-парк стэйкс.
До неё ещё было достаточно времени для ещё одной скачки, и наиболее лакомым куском, который можно было легко урвать, представлялась Империал-стэйкс (Имперская скачка) на ипподроме Кемптон (от переводчика: см. приложение в конце книги. 1-й приз на Империале составил 6346 фунтов, т.е. больше Джимкрэка (5209 ф.)).
В истории скачек не раз случалось, что гордость (или лёгкая самоуверенность) предшествовали падению кумира.
Предоставив Милл Рифу возможность хорошенько отдохнуть после йоркского болота, Ян откровенно высказал своё отношение к Империалу: это скорее настройка на Дьюхерст, чем серьёзное испытание. Милл Риф до Кемптона не сделал ни одного по-настоящему серьёзного галопа, и вид его, всегда бодрого от упорной работы оставлял желать лучшего.
Боюсь, что и дисциплина у него расшаталась, потому что когда конюх Джон Холлам вёл его на парадный круг, он испугался зонтика и стал бешено рваться с повода. В эти лихорадочные мгновения, когда Джон из последних сил пытался удержать его, и лошадь и человек почти обезумели! Мир удалось восстановить, но это был не первый и не последний случай, когда поведение Милл Рифа перед скачкой совершенно не соответствовало обычным для него высоким стандартам.
Перед Джимкрэком он тоже был напуган: его вывели из себя табло вокруг паддока, на которых йоркским тотошникам подаётся информация о ставках. То же самое случилось в будущем году перед Гинеями.
На Кемптоне, слава богу, серьёзных последствий не было. Из пяти конкурентов одна Гекла, и та в предыдущем месяце была бита на Эскоте. Кто мог ожидать, что она доставит неприятность тому, кто без напряжения выиграл Ковентри и Джим-крэк?! На этот вопрос Гекла и её юный южно-африканский жокей Джон Гортон не замедлили дать ответ.
Она вылетела из бокса как ошпаренная кошка, и добрых полдистанции неслась впереди него на целый корпус, а когда Джеф Льюис начал посылать Милл Рифа, на трибуне Кемптона начался тот своеобразный шум — то ли гул, то ли стон — который обычно означает, что на дорожке вот-вот случится нечто невозможное, или по крайней мере непредвиденное.
Но ничего не произошло — благодаря силе Джефа Льюиса и отзывчивости Милл Рифа. Хотя какое-то мгновенье жеребец заколебался. Джеф вспоминает: «Когда я первый раз попросил его, он чуть замешкался, как будто хотел сказать — о боже, что тебе сейчас нужно?»
Но потом он откликнулся на посыл. Выполнять приказ нужно было попроворней — до финиша оставалось 200 метров. Джеф дважды дал хлыста. За 150 метров до финиша роли переменились: Милл Риф стал удаляться от бедной Геклы. Он обставил её всего на один корпус, а времени имел предостаточно.
В прессе тотчас раздались критические голоса тех, кто в этой не совсем достойной схватке увидел начало конца Милл Рифа. Печальная неизбежность — шипение вокруг сверкающего метеора, который слишком горяч, чтобы его можно было заморозить.
Однако, тут есть альтернативное объяснение и сейчас, оглядывая прошлое, мы видим, что оно, по всей вероятности, правильно.
Милл Риф никак не был скороспелым фляером. Даже на этой стадии развития шесть фурлонгов давали ему недостаточно времени для полного разгона. К тому же по возвращении в Кингслер была обнаружена нешуточная травма надкопытного сустава, — очевидно, результат той вспышки в паддоке.
Я уверен, что первым, кто отдал бы должное Гекле, был бы сам Милл Риф. Она всё была весьма резвая кобыла весьма недурна собой, и если их потомство будет иметь четыре ноги и хотя бы половину характера родителей, я непременно поставлю на него свои деньжонки, и другим посоветую то же.
Всякому, в душе которого Кемптонская скачка посеяла серьёзные сомнения в будущем Милл Рифа, оставалось ждать меньше месяца, чтобы вновь обрести уверенность в нём. В Ньюмаркете перед скачкой Дьюхерст он не только выглядел как прежде прекрасно, но и выиграл по всем статьям с таким же авторитетом, с каким год назад на этой скачке первенствовал Нижинский.
Оппозиция состояла из двух коней ирландского происхождения: Венцесласа и Ломбардо. Оба они выиграли в предшествующих скачках, а Ломбардо в трёхлетках проявил недюжинные способности.
Но 16 октября 1970 года на Ньюмаркетской скачке Дбюхерст-стэйке оба были совершенно уничтожены. Тут не было неопределённости и волнения.
Тем не менее эта сачка было важна для Милл Рифа как тактическое упражнение. Здесь Джеф Льюис умышленно держал его позади соперников, и вряд ли какой-нибудь бывалый трёхмильный стипльчезист мог бы так спокойно следовать в хвосте.
Когда Милл Риф на подъёме стал обходить Венцесласа, Джефф не счёл необходимым изменить хватку повода.
Итак, Милл Риф закончил свой первый сезон как нельзя более счастливо. Я ехал из Ньюмаркета домой убеждённый, что результат «2000 Гиней» 1971 года (конечно, если не случится несчастья) предопределён.
Конечно, это было наивно. Ведь за 5 дней до того Май Суоллоу («Моя ласточка») завершил свой урожайный год триумфальной победой на скачке Гран Критериум в Лоншане. А за 10 дней до того в скачке Мидул-парк-стэйкс свою четвёртую и самую впечатляющую победу одержал Бригадир Жерар, притом над очень сильными соперниками, в числе которых был старый приятель нашего героя Файерсайд Чэт.
Через день после Дьюхерста на печальной ноте закончилась великая карьера Нижинского, но Ирландия грозила его родным младшим братом Минским, готовым принять эстафету его славы…
Так что когда Милл Риф вернулся на зимние каникулы в Кингслер, арена «2000 Гиней» уже ждала участников представления, обещая конфронтацию, полную заманчивых возможностей.

ГЛАВА VIII. ДОМА

На дорожке ипподрома скаковая лошадь проводит очень малую часть жизни, и между быстро текущими мгновениями общественного триумфа или конфуза тянутся долгие часы и дни, когда с ней общается всего горстка людей.
Чистокровный жеребец — это такая легко взрывающаяся, непредсказуемая и хрупкая собственносто, что риск существует ежечасно. И в жизни Милл Рифа, несмотря на в общем-то спокойный нрав, были моменты, которые не легко забыть.
Однажды, после королевского Эскота, Ян Бэлдинг дал ему десятидневный отдых. Солнечным утром он приказал Джону Холламу и трём сотрудникам совершить лёгкую прогулку верхом с участием Милл Рифа, двух кобыл и одной полукровки. Сам он обещал подойти попозже к песчаной галопной дорожке, что идёт по окружности паддока у конюшен. Обычно здесь после упражнений лошади щипали траву, а в погожие дни ещё и катались по песку, что Милл Риф особенно любил. Когда Ян вошёл в паддок, Джон Холлам только что снял с него седло.
В одно мгновенье победитель Ковентри опрокинулся на спину и начал биться и извиваться на песке, как пойманная форель. Люди стояли и с удовольствием смотрели, как он кайфует. И тут случилось: Милл Риф, роясь головой в песке, как-то ухитрился снять с себя поверх ушей уздечку. В одно мгновенье, ощутив непривычную свободу, он вскочил на ноги и бросился вскачь. Один из самых дорогих в мире двухлеток на воле в паддоке с двумя кобылами и пятью опешившими беспомощными людьми…
Ворота, часто оставляемые открытыми, были на сей раз прикрыты и, подскакав к ним, Милл Риф остановился, заглядевшись вдаль, на холмы.
«Что тут было делать? Только молиться…» — вспоминает Ян Бэлдинг, и его молитва действительно была услышана.
99 лошадей из 100 в этой ситуации — сытая и впервые за многие месяцы свободная — сразу же начали бы носиться по паддоку, и результат оказался бы неизвестно какой. Милл Риф оказался сотой лошадью. Он отвернулся от ворот, рысцой приблизился к своему тренеру и, игнорируя игриво танцующих кобыл, стал спокойно щипать травку в стороне от них. Затаив дыхание, Джон Холлам подошёл к нему и тихонько одел уздечку. Весь инцидент продолжался минуты три. Он имел только одно последствие (если не считать того, что, наверное, несколько укоротил жизнь кое-кому): в будущем Милл рифу позволялось валяться на песке в специальной для его удовольствия устроенной песочнице в крытом манеже. Он, однако, навсегда запомнил то кратковременное ощущение свободы, и всякий раз, навалявшись, вскакивал внезапно, надеясь, что Джон Холлам зазевается и не успеет схватить его. Больше никогда его не оставляли на воле.
Насколько я знаю, никто не падал с Милл Рифа. Вот только однажды это едва не произошло с Джефом Льюисом. Когда он сел на Милл Рифа в Кингслере, его забыли предупредить, что в одном месте на холме, там, где лошади должны переходить с шага на рысь, Милл Риф обязательно делает резкий оборот — такая у него привычка. Джеф в это утро два раза чуть не вылетел из седла.
Ян Бэлдинг вспоминает, что после этого его жокей целых две минуты не произнёс ни слова, — это был рекорд для него.
Как и многие знаменитости, лошади привлекают посетителей разного рода, и Милл Риф, как правило, относился к ним безупречно. Однако, всякому терпению есть предел.
Как-то раз специально приехавший фотограф очень надоел Милл Рифу. Он заставлял его принимать позу раз сто, а держал его на длинном поводе не Холлам, а другой старший конюх, Джим Безант. И когда неподалёку появилась ещё группа каких-то посетителей, Милл Риф рванулся, Джим упал и поехал за ним на животе по паддоку.
Никакой медали за своё поведение он не получил, но в этой книжке я предоставляю ему почётное место. Кто бы упрекнул его,если б они выпустил повод? Он не выпустил, хотя это было и тяжело, и больно, и опасно. Постепенно Милл Риф успокоился и встал.
Подобные его проступки исходили от весёлости, а не от злого нрава, и редкие случайные вспышки гнева были ответом на приставания надоедливых людей. Милл Риф умышленно не обидел ни одного человека и ни одной лошади. Так же хорошо относились к нему и компаньоны по конюшне.
Зима на конюшне — время отдыха, восстановления сил и скуки. С ноября постепенно снижается рацион зерна, объём работы, и, с точки зрения людей — интерес и тонус. Лошадь не кентеруют, только пошагают и порысят по паддоку и- в непогожее утро — по крытому манежу. Кобылам и меринам ещё ничего, а вот жеребцам… Худшее время для них, по иронии судьбы, — Рождество, потому что перед этим светлым праздником им дают слабительное. Пищеварительная система очищается, но многие из них чувствуют себя очень несчастными в то время, как люди веселятся.
Через неделю им проводят противоглистное мероприятие, ещё через неделю — делают ежегодную прививку Флювака.
Действительно, время невесёлое, Милл Рифу на вершине славы поблажек не делали. В начале марта начинается раскачка. Лошадей начинают выводить на тихие деревенские дороги, им выдают полную норму. Затем — рысь для прогиба спины и кентер. Первый кентер — три фурлонга вверх по склону холма.
На закате карьеры Милл Риф временам расслаблялся до лени, но он всегда любил утренние галопы по холмам Кингслера.
«Ему так не хотелось возвращаться в конюшню! — вспоминает Джон Холлам. — волочил ноги, как мальчишка, которого тащат в ненавистную школу. Если я не понукал, то он плёлся в сотне ярдов позади всех.»
он тяжело переносил одиночество. Любил труд, разнообразие и компанию.
Всё же счастливым оказался для него тот день, когда было решено отправить его к привольным холмам Кингслера. А его соотечественники за океаном не только скакали, но и тренировались всю жизнь на грязных, однообразных, как солдатское сукно, ипподромах.

ГЛАВА IX. ДВЕ ТЫСЯЧИ ГИНЕЙ. 1609 МЕТРОВ ПО ПРЯМОЙ НЬЮМАРКЕТСКОГО ИППОДРОМА

1 мая 1971 года происходили обычные парады, демонстрации и церемонии в честь Карла Маркса. Только не в Ньюмаркете.
Здесь яркое весеннее солнце превратило мрачные громады трибун в нечто «тёпло-жёлтое», как они запечатлелись в детской памяти Поля Меллона, и вместо шествий здесь двигались длинные серпантины автомобилей. Магнитом, притягивающим их, были шесть жеребцов — самое маленькое с 1888 года поле «2000 Гиней» и одно из самых высококлассных. Из предшествующих лет по классу с ним можно сравнить поле 1886 года, когда скачку выиграл Ормонд, питомец Кингслера.
В наше время скаковой спорт стал очень зависимым от тотализатора, так что естественно стремление залучить побольше участников и делать ставки заочно. Но англичане по-прежнему любят видеть добрых лошадей воочию, и готовы заплатить за то, чтобы видеть их встречи.
Шестеро составляющих поле 1971 года участвовали в 33 скачках и имели в активе 27 побед. На моей памяти ни одна из прошлых «Гиней» не вызывала такого интереса и разницы в прогнозах. Как и в далёкий год Ормонда, когда на третьем фаворите Сарабанде скакал Фред Арчер, в этом году проблема имела минимум три возможных решения.
В конце 1970 года гандикапёр Жокей-клуба Дэн Шеппард без колебаний поставил Май Суоллоу и Милл Рифа на первые места в Свободном гандикапе, с разницей в 1 фунт, отражающий те несколько дюймов, которые Май Суоллоу выиграл в Мезон-Лаффите. Для точной характеристики Бригадира Жерара таких явных данных у него быть не могло, но никто не возражал против его приблизительности, когда он отвёл ему третье место — всего на 1 фунт ниже Милл Рифа.
Что касается остальных трёх участников, то Минский возглавлял Ирландский Свободный гандикап с примуществом в 4 фунта, Гуд Бонд («Хорошая Связь») стоял на 9 фунтов ниже Мойе Ласточки, а индиан Рулер («Индийский правитель»), скакавший всего раз в 1970 году не был классифицирован.
Гуд Бонд и Индиан Рулер появились в англии только в 3-х летнем возрасте. Гуд Бонд эффектно, с преимуществом в 7 корпусов выиграл пробную скачку в Эскоте. Его компаньоны по конюшне перед Гинеями одержали несколько побед и трене Райан Прайс никогда не стеснявшийся употреблять пышные эпитеты касательно своих питомцев, говорил каждому встречному, что Гуд Бонд — один из самых прогрессирующих лошадей в его хозяйстве.Райан Прайс классифицировал своего жеребца «на два стоуна выше, чем Сьюпер Хони». А так как его Сьюпер Хони в «1000 Гиней» уступила победительнице Алтесс Рояль всего 1,5 корпуса, то даже скептики-эрудиты развешивали уши, слушая его речи.
Минский одержал две важных победы в Ирландии, но отнюдь не в стиле всоего старшего брата Нижинского: оба раза он с трудом выигрывал полголовы. Но надеялись, что он, как и отец его Нортерн Дансер, будет лучше работать в шорах. Кстати, ньюмаркетская публика до этого ни разу не видела, что это такое.
Май Суоллоу («Моя Ласточка») появился в новом сезоне на пробной скачке в Кемптоне, названной Ашер-Стэйкс. Он ещё больше подрос и растолстел за зиму. Своего жокея, Фрэнки Дурра он так пронёс со старта до финиша, и оппозиция была такая хилая, что создалось впечатление, будто добрый взрослый дядя балуется с пацанятами.
Ничего нового в этом не было. Но поклонника Ласточки достаточно было его прошлогоднего урожая. Зачем им что-то новое?
Через неделю после этой скачки на ипподроме Ньюбери в 7-фурлонговой Гиинхэмстэйкс должен был появиться Милл Риф, и тренер Моей Ласточки Поль Дэни, как хороший следователь по перекрёстным допросам, заявляет на эту скачку своего Бридерз Дрима («Мечта Селекционера»), выигравшего в прошлом году в Донкастере Шампанскую скачку с жокеем Фрэнки Дурром.
Перед этим Милл Риф дал прекрасный галоп на 4,5 фурлонга, но Ян Бэлдинг никогда не забывал, что его отец Невер Бенд, будучи превосходным в двухлетках, произвёл немало таких сыновей, которые во втором своём сезоне были наполовину хуже, чем в первом.
17 апреля Милл Риф развеял все его страхи и сомнения. Строгая публика Ньюбери подметила, что он очень подрос за зиму, но никакого дефекта в его внешности найти было невозможно. И ещё меньше — в его поведении на дорожке.
Он лидировал с самого старта до столба, так что отставшие на 4,5 корпуса Бридерз Дрим с Ф. Дурром не могли сообщить своему тренеру какую-либо утешительную информацию.
Правда, разница во времени у Моей Ласточки иМилл Рифа составляла всего 1/100 секунды. Никаких особых преимуществ оба лагеря — поклонники Май Суоллоу и поклонники Милл Рифа — из этих предгинейских проб извлечь не могли.
Итак, карты обоих фаворитов были открыты.
А что же Бригадир Жерар?
А ничего. Его хозяева и тренер держали карты при себе. В конце его двухлетнего сезона они приняли два чрезвычайно смелых решения.
Первое и самое отважное решение было принято владельцами — супругами Джоном и Джин Хислоп. Они отказались продать Бригадира за 250 тысяч фунтов. Бригадир обещал быть прекрасным трёхлетком, но, если согласно классификации, в «Гинеях» он пришёл бы третьим, больше 100 тысяч они за него бы не получили. Так что их отказ практически означал ставку в 150 тысяч фунтов на лошадь, шансы которой на «Гинеях» 1 к 7 или 8!
Я лично не помню примеров таких рискованных отказов. Второе решение — не выпускать Бригадира на публику перед важнейшим в его жизни испытанием — основывалось частично на убеждении, что он лучше скачет свежий, а частично на опыте Джона Хислопа, который считал, что лошадь, пострадавшая в начале сезона, может выдохнуться уже к середине его.
Такие решения могли принять только люди, полностью доверявшие своему тренеру, и тренр, так же вполне уверенный в себе.
Конечно, для тренера Дика Херна те недели, дни и часы, которые предшествовали первомайским «Гинеям», тянулись как своеобразная медленная душевная пытка.
Если вас интересуют детали подготовки Бригадира Жерара, то лучше всего прочтите книгу, написанную его владельцем Дж. Хислопом.
Но один его галоп я здесь упомяну. Он проходил в крайне неблагоприятных условиях, при сильном дожде, от которого отяжелели доспехи жокея Джо Мерсера, а партнёром Бригадира был Дюрейшн («Продолжительность»), четырёхлеток, который позже, 1-го мая, как раз за 35 минут до старта «2000 Гиней» в скачке Подмастерьев («Аппрентио-рейс») легко опередил на 8 корпусов Нэйшнл Парка.
А тот в свою очередь был напарником Милл Рифа в его последнем 4,5-фурлонговом галопе. Так что результат скачки Подмастерьев, должно быть, подействовал на Хисполов и Д. Херна как сильная доза бензедрина после долгой бессоницы. Ну, а если б они увидели запись в блокноте Яна Бэлдинга о том галопе: «превосходно», — он, несомненно, почувствовали бы себя совсем хорошо.
Яна же этот результат не обескуражил, ибо Нэйшнл Парк всегда лучше скакал дома, чем на ипподроме. Перед стартом «Гиней» у него появилась другая причина для беспокойства.
В полдень Ян пришёл на конюшню к Милл Рифу вместе с Полем Меллоном. Хозяин ради этой скачки перелетел через океан. Обоих обрадовал вид Милл Рифа.
— Конь готов! — сказал владелец, а по-американски «готов» — очень лестный комплимент.
Однако, два часа спустя, придя седлать Милл Рифа, Ян был удивлён и испуган, обнаружив, что жеребец злится. Это было совсем не в его характере.
Тренер вспоминает: «Он по-настоящему бесился, когда его седлали. Готов был съесть всех ни за что».
И Джефу Льюису, когда они вошёл в паддок, не понравилось, как нервно дышит — «как будто опять повторяется Мезон-Лаффит».
На мой взгляд, всё было не так уж плохо, но на этом не кончилось. Когда Милл Рифа вывели из конюшни, первым конём, которого он увидел, оказался Минский. Он резвился и прыгал так, будто позировал перед кинокамерой. Милл Риф, хотя и не был ханжой, возмутился, и тут Джону Холламу пришлось туго. Как когда-то в Кемптоне перед Имперской скачкой, Милл Риф стал вырываться. «Он так же сильно рванулся назад, как умеет рваться вперёд, — рассказывает конюх. — В этот день раза два он чуть не убёг».
Но в общем он успокоился и, хотя в паддоке проигрывал в росте Ласточке и Бригадиру, ни поведение, ни внешность его не разочаровали его поклонников.
Мы сделали его фаворитом 6-4. Моя Ласточка выглядел как никогда в порядке и возымел шансы 2-1. Бригадир Жерар — 11-2.
Теоретически рассуждая, в малом поле (из 6 участников) номера старт-боксов не имеют — или почти не имеют — значения.
Милл Рифу дали номер 1, Моей Ласточке — 6, остальные четверо оказались промежду них.
Когда Май Суоллоу взял лидерство со старта, на втором же фурлонге Джеф Льюис повёл Милл Рифа наискось, чтобы сблизиться с главным, как он считал, конкурентом. Полностью уверенный в выносливости и отваге Милл Рифа, Джеф полагал, что чем дольше будет длиться дуэль и чем теснее сойдутся они с противником, тем больше будет шансов на победу.
Что же, в этой дуэли победил действительно Милл Риф… Джеф Льюис ошибся вот в чём. Не беда, если бы Милл Риф шёл своим путём — это больше подходило к его характеру. К тому же, идя по бровке, он мог прямо стремиться к финишу. Вместо этого ему пришлось продвинуться на ширину в четыре конских крупа в сторону, чтобы присоединиться к ласточке. И ещё: шёл бы Милл Риф своим путём, Джо Мерсеру на Бригадире пришлось бы задуматься над выбором: за кем из двух фаворитов гнаться?
После «Гиней» -71 очень распростарнилось мнение, что Милл Риф и Май Суоллоу «перерезали друг другу глотки», т.е. Бригадир Жерар оказался в положении, как говорили древние римляне, — «третий веселящийся».
Это неверно и от истины очень далеко, что подтверждает секундомер.
В самом деле, — и с этим согласны все участвовавшие в скачке жокеи, — оба половину дистанции шли совершенно обычным галопом, и начали скакать на полном серьёзе только поравнявшись с кустами (от переводчика: кусты — ориентир в Ньюмаркете), в то время, как Джо Мерсер первым применил хлыст к Бригадиру. В это время Джеф Льюис, хотя и не был на 100% уверен, чувствовал себя прекрасно. Он был убеждён, и неспроста, что Милл Риф одолеет Ласточку, когда они достигнут последнего подъёма.
И тут он уловил левым ухом какой-то зловещий тревожный звук.
Надо сказать, на моей памяти не было такого мастера финиша — в смысле стиля и ритма — как Джо Мерсер. Когда он начинает решающий рывок, он обычно присвистывает сквозь зубы. Так часто делают боксёры, когда колотят по тяжёлой груше. Именно это «фить-фить» и услышал Джеф, а секундой позже увидел голову Бригадира. Игра была проиграна. Один шлепок ладонью подействовал на Бригадира так, как сигнал трубы на гусар того полка, которым командовал его тёзка в романе Бальзака. Проскользнув между фпаворитами, он дал такой взрыв скорости, какого с времён войны не видели на ньюмаркетских классических скачках.
Милл Риф был побит на 3 корпуса.
Я уже сказал, что теория «взаимного перегрызания глоток» абсурдна. Последнее доказательство — время Бригадира — 1 минута 39,2 секунды — для Ньюмаркетской мили среднее. Если 2 лошади с несомненным качеством по хорошей дорожке галопируют 6 фурлонгов, а потом их опережает один из лучших милевиков всех времён, трудно поверить, что рекорд Ньюмаркета не был под угрозой.
Кто видел это захватывающее зрелище, вряд ли стал бы утверждать, что победа Бригадира случайна. И те, кто работал с Милл Рифом от такого мнения отказывались. Только его нервозность перед стартом наводила на мысль, что у него были другие, лучшие дни.
Я согласен также с Яном Бэлдингом, в смысле ошибочности тактики жокея: если бы Джефф Льюис пошёл прямо на финиш вдоль бровки, да как можно быстрее, — задача Бригадира по меньшей мере стала бы сложнее.
Когда победителей приветствовала восторженная толпа, никто из экспертов не сомневался, что перед ними великая лошадь в полном блеске. Не все знатоки понимали в тот день, что на «2000 гиней»-71 великих лошадей было две.
Потребовалось несколько недель и две скачки, прежде чем это дошло до каждого.

ГЛАВА X. ДЕРБИ

Основным местом работы Джефа Льюиса была с 1971 года конюшня Ноэля Мёрлесса, а на все скачки Милл Рифа он по договору имел специальное разрешение.
На Ньюмаркетском митинге он сперва проскакал в «1000 Гиней», на Мэджик Флют («Волшебная Флейта»), которая проиграла своей соседке по конюшне Альтесс Рояль. Затем последовал болезненно мизерный проигрыш на Принц-Консорте в скачке на приз Жокей-Клуба, а после горького разочарования милл-рифовской неудачей в «Гинеях» он 2 часа спустя закончил свой рабочий день тем, что был сброшен в заурядной скачке Калфорд-стэйкс конём по кличке Секвенс («Результат, последствие»).
Так что последнее воспоминание Джефа о дне 1 мая, который он ждал всю зиму, — это больничная койка и два лдекаря, дискутирующие о том, что же он сломал — шею или ногу, или то и другое…
К счастью, на эти вопросы рентген ответил отрицательно, однако при падении произошло ущемление какого-то нерва в позвоночнике, и это вызвало частичный паралич обеих рук. И это за месяц до Дерби. Идеальной такую ситуацию не назовёшь.
Тем не менее, лёжа в больнице, Джеф не унывал. В его памяти запечатлелись последние двести метров «2000 Гиней», и та возрастающая энергия, с которой Милл Риф стремился к финишу. «Мы ехали обалденно. Он наверняка возьмёт полторы мили», — так говорил он навещавшему его в больнице Яну Бэлдингу.
Я, однако, такой полной уверенности не чувствовал. И для других авторитет Милл Рифа оказался под вопросом.
Через несколько дней после «2000 Гиней» его уже не считали фаворитом на Дерби, хотя всем было известно, что это его следующая цель, и что Джон Хислоп твёрдо решил не заявлять на Дерби Бригадира.
В прессе наибольшее предпочтение стали отдавать Левантеру, сыну Ле Леванстеля, который впечатляюще выиграл апрельскую скачку Крейвен-стэйкс. К тому же журналистов и букмекеров подзадоривал его тренер, Райан Прайс, уже известный нам своим преувеличенным оптимизмом.
Однако Левантера быстро сбросили с пъедестала, когда он остался без места в Честерской Вазе. Там отличились Линден Три («Липовое дерево») и Фраскати.
В это время Ирландия и Франция не могли выставить какого-либо выдающегося трёхлетка с гарантией стамины на полторы мили.
Из английских лошадей: Гомерик и Афинс Вуд финишировали вместе в Лингфилдской пробной, Ле Апаш выиграл в Сэндауне, а Джаггернаут еле-еле одолел слабаков в скачке Мэйдн-стэйкс в Лингфилде.
В барах, в пивных и в прессе без конца размышляли о том, кого же изберёт Лестер Пиготт. А когда он в конце концов заявил, что поедет на Парсоне («Пастор»), крупном, зелёном жеребце, скакавшем всего три раза и без побед, — все пришли к выводу, что на этот раз общепризнанный «эпсомский маэстро» вряд ли будет соответствовать своему прозвищу.
Чем ближе становился день Дерби, тем более ясно виделось, что вся проблема сводится к одному вопросу: выдержит ли Милл Риф полторы мили? Или — сможет ли он на этой дистанции продемонстрировать высококлассную резвость, которой он обладал, как ни один из заявленных на Эпсом?
В основном сомнения возникали при изучении карьеры его отца Невер Бенда («Никогда не сгибайся»). Один из последышей великого Назруллы, Невер Бенд был блестящим двухлетком, лучшим в поколении 1962 года, и своими победами на дистанциях от 5 фурлонгов до 1 мили заработал рекордную сумму долларов. Но в следующем сезоне удачи не было. Невер Бенд в Кентукки-Дерби пришёл вторым, в Прикнесс-Стэйкс (американский Сент-Леджер) — третьим, в Вудворд-стэйкс его легко победил Келсом, а единственная его скачка на дистанцию свыше 10 фарлонгов закончилась полным провалом.
Селекционеры-книжники, зачитывая до дыр подобные каталоги, впадают в уныние, потому что забывают, что существует огромная разница между тем, как лошади тренироуются и скачут в Америке и как они это делают в Европе.
На протяжении всей карьеры Невер Бенда ему ни разу не дали расслабиться по-настоящему и накопить стамину. Может, считали, что это бесполезно?!
Почти все его победы в двухлетках основывались на стартовом рывке, и в трёхлетках, на Кентукки-Дерби и Прикнессе он сразу рвался в лидеры, «как-будто стартёром был сам дьявол».
Не будем рассуждать о том, много или мало достиг бы его сын, если бы он скакал таким же образом. Мы знаем, что с самого начала, во всех галопах на кингслерских холмах его учили завоёвывать лидерство не торопясь, с хвоста, и в сильных заботливых руках Джона Холлама и Поля Кука (этот жокей, как считал Бэлдинг, лучше всех подходил для домашней работы) он быстро усвоил драгоценное искусство расслабления.
Несомненно, генетическая структура лошади в конечном счёте определяет пределы её выносливости. Но я всегда верил и буду верить в то, что во многих конкретных случаях эти пределы могут быть реализованы только благодаря опыту и инициативе тренера и высокому классу жокея.
Родословная Милл Рифа (по отцу) предсказывала ему роль фляера. Его мать, Милан Милл, скакала только в двухлетках, но она была дочерью Принсквилло и, теоретически, могла быть выносливой как её полусестра, Беркли Спрингз (от Хэсти Роуда), которая в Оксе была второй. Вообще, семья Блэк Рэй имела тенденцию в воспроизведению богатой стамины, хотя к маю 1971 года ни одного победителя классики из этой семьи ещё не вышло.
Милл Риф возвратился из Ньюмаркета, и не было заметно, что «Гинеи» оказались тяжелы для него. Он вернулся к обычной работе.
Через две недели после «Гиней» он галопирует с Моррис Дансером 5 фурлонгов и получает удовлетворительную оценку. Ещё через 4 дня он идёт на милю с лидером Прайвет Уоком, и Ян Бэлдинг записывает в своём журнале «силён, но слишком расслаблен».
О самом Яне нельзя этого было сказать: хотя он был достаточно энергичен, рассупониться он не мог: ведь все лошадники, как никогда раньше, интересовались методикой его работы с Милл Рифом.
Дерби происходит на 6 месяце третьего года жизни чистокровной лошади: в сущности, это — состязание недозрелых юнцов. Ещё в обычной работе тренер выбирает оптимальную нагрузку на лошадь, чтобы она не перетрудилась и недотрудилась, то при подготовке к Дерби тренер находится в положении стрелка, целящегося в маленькое яблочко постоянно передвигающейся мишени. Попадание в яблочко частенько зависит от счастливой случайности. Бывало так, что Дерби выигрывала лошадь, ломавшая концепции своего тренера. Трёхлетний жеребец на этой стадии карьеры представляет из себя столь тонкий механизм, что единственный неверный шаг может оказаться роковым.
Поэтому я считаю, что тренер, стоящий в день Дерби на круге победителя, заслуживает звания мастера своего искусства в самом полном смысле.
Итак, Ян Бэлдинг, молодой ещё человек, впервые серьёзно нацелившийся на Дерби, столкнулся с целой кучей новых проблем. И, не будучи уверенным до самонадеянности, он начал изучать методы работы мастеров прошлого.
До Кингслера Ян начинал свою деятельность в гладких скачках помощником тренера Герберта Блэгрейва в Векхэмптоне, и там он наслушался историй о великом Фреде Дарлинге, который, как и Джон Портер, воспитал семь дербистов.
У Дарлинга все его победители работали на галопах по полторы мили или очень близко к этому, и последний серьёзный галоп делали в субботу, всего за 4 дня до Дерби.
Однако, Ян изучил и другой метод, противоположный. Его практиковал в Типерери другой гений, общепризнанный ирландец Винсент О’Брайен. Ни Сэр Айвор, ни Нижинский перед Дерби никогда не работали полную дистанцию. Оба делали последний серьёзный галоп за неделю, а то и больше, до Эпсома. Ясно, что Милл Риф больше походил на этих двух блестящих (от переводчика: опять слово брилииант, и, очевидно, опять с оттенком фляерства) выведенных в Америке лошадей, чем на массивных Кэптен-Каттла и Коронаха, воспитанников Ф. Дарлинга.
Так что, поразмыслив, Ян решил принять метод О’Брайена или, в какой-то степени приспособить этот метод к своим нуждам.
И не поддаваться соблазну превращать ради собственного душевного покоя стамину в культ.
Он наметил решающий галоп провести за 10 дней до Эпсома.
22 мая в Кингслер приехал Джеф Льюис, имея в активе две победы на скачках в Ньюбери. До них он неделю долечивался на юге Франции и, хотя в правой руке сила ещё не восстановилась, я сам видел, что на скачках в Ньюбери он выглядел молодцом.
Наутро план Яна натолкнулся на одно маленькое затруднение, с которым часто сталкиваются все тренера англии. Густой туман лёг на Кингслер, и когда он с тремя жокеями — Льюисом, Уолдроном и Куком — приехали на старт галопа, им приходилось напрягать глаза, чтобы разглядеть лошадь за 100 метров.
Однако, Дерби не ждёт погоды, и Ян бросил трёх лошадей с всадниками в сумрак, включив, как обычно, секундомер. По его плану 6 фурлонгов должен был лидировать Элди, а затем Брайт Бим («Яркий Луч»), джеф Льюис на Милл Рифе должен был идти следом за ними до последнего подъёма — за четверть мили до финиша, и затем обойти, если сможет. Вся дистанция — 1 и 1/4 мили (10 фурлонгов). Оба старика получили по 1 стоуну (6,34 кг), так что Милл Риф, стартовавший на несколько корпусов сзади, встречался с ними на условиях примерно 32 фунта хуже, чем в нормальной весо-возрастной скачке.
Не буду распространяться о переживаниях тренера в тумане. Секундомер показал 2 минуты 22 секунды — для ипподрома скорость маловата, но в этих условиях тренер был удовлетворён.
Вначале Милл Риф был так расслаблен, что Джеф Льюис засомневался. «Я думал, он не потянет, но ему оказалось достаточно легонько дать по шее», — вспоминает Джефф.
— Мы обходили их так быстро, что они, наверное, схватят воспаление лёгких, — сказал он Яну, когда они пешком спускались с холма, и хотя оба понимали, как такие галопы могут ввести в заблуждение, завтрак в то утро показался им особенно вкусным.
Раз уж речь зашла о еде, для читателя наверно будет интересно как питался Милл Риф в этот ответственный период своей жизни.
В 5.30 ему на завтрак подали 2,5 фунта сухого овса. Кстати, всю свою активную жизнь он ел канадский овёс. Возвращаясь с галопа, после того, как Джон Холлам не менее получаса чистил и холил его, он получал ещё 7 фунтов овса, две пригоршни отрубей и свежего сена (или иногда мелко нарезанных одуванчиков, до которых он был большой охотник).
Этого хватало до 6.30 вечера. Тут подавалась главная пища: до 10 фунтов овса, отруби, к которым добавляли 6 яиц без скорлупы и полфунта мёда.
Эмма Бэлдинг говорит: «Сама бы съела — так это хорошо выглядело!».
Милл Риф редко что-нибудь оставлял в кормушке. Когда в 10.30 Билл Палмер приходил перед отбоем, если кормушка была пуста, он насыпал последние пару фунтов овса. К утру, как правило, ничего не оставалось. Как ни странно, Милл Риф не был большим любителем сена. Ян Бэлдинг, помня о трагическом случае с одной из лошадей королевы, опасался паутины и плесени, раскидывал кипы, выбирая только то, что ему нравилось.
А конюх Джон Холлам часами выискивал в сеннике самые лакомые и душистые травы, и горе тому, кого он прихватит с охапкой сена, собранного им.
В оставшиеся дни Милл Риф выходил на холмы ещё 2 раза. 26 мая он прошёл милю с Филиппом Уолдроном. Вдогонку за Уинтер Фейром через три дня (т.е. за 4 дня до Эпсома) он галопировал 5 фурлонгов.
Его горячность и энергия радовали Яна, но спокойным он быть не мог. Лошадь сделала всё, что от не6ё требовали, а достаточно ли требовали? А может, наоборот, слишком много? Это вечная тренерская дилемма.
Тренер эпсомского фаворита должен беспокоиться так же и о безопасности.
Конюшню, где стоял Милл Риф, ещё давно оборудовали противовзломной сигнализацией. Для полной уверенности пригласили полисмена, который во внеслужебное время нёс ночную вахту в компании с маленьким, но задиристым терьером. А когда коневозка взяла курс на Эпсом, следом за ним ехал фургон с двумя вооружёнными охранниками.
Оставалась ещё проблема: как в день Дерби пройдёт вся эта предвариловка?
А вдруг опять при встрече с огромной толпой Милл Риф выйдет из себя и повторятся его кемптонско-ньюмаркетские штучки?
Было решено дать в помощь Джону Холламу ещё одного человека, чтоб он держал Милл Рифа с правой стороны.
На эту роль пригласили Тома Рейли, проработавшего в Кингслере кузнецом 20 лет, невозмутимого силача, которого Милл Риф хорошо знал. С тех пор он постоянно сопутствовал Милл Рифу, и больше не было припадков страха и злобы. Во время путешествий, часть которых прошла в коневозках, главной потребностью Милл Рифа была компания. Билл Дженнингс, конюх-проводник, вспоминает, как он тосковал и беспокоился, когда ему приходилось слишком долго бывать в одиночестве. «Но стоило только одному из нас зайти и заговорить с ним, — говорит Билл, — он сразу становился бодрым и весёлым».
Итак, наша четвёрка — Билл Дженнингс, Джон Холлам, Том Рейли и Милл Риф — с вооружённым эскортом едут на свидание с высшим обществом.
Надо сказать, на Яна Бэлдинга пытались оказать давление, чтобы он привёз коня на день раньше, дабы последнюю ночь он провёл в надёжно охраняемой конюшне ипподрома. Но помня нервозность Милл Рифа перед «Гинеями», тренер не уступил. Они выехали спозаранку 2 июня 1971 года и вовремя прибыли на место, ибо тот день Дерби отличился не только зноем и духотой. Каждый, кто был там, помнит, что с полудня до вечера весь Эпсом с окрестностями представлял из себя одну громадную автомобильную пробку.
В этот же день в Лондоне разыгрывался финал Кубка Европы по футболу, и большая часть полиции присутствовала там. Вместо них движение регулировали «трэфик уордены» (от переводчика: нечто вроде нашихз общественных инспекторов ГАИ или дружинников). Похоже было, что далеко не все они знали где право, где лево, где прямо. К тому же на Эпсомских Холмах в те дни функционировала традиционная ярмарка.
Вдобавок неожиданные осложнения спровоцировал новый туннель, проложенный под кругом от паддока до финиша.
В общем все эти факторы плюс жаркое солнце плюс громадные толпы людей создали обстановку великого хаоса и перевозбуждения.
У Яна Бэлдинга ещё одна лошадь была заявлена на скачку, предшествующую Дерби, а он увяз в заторе в двух милях от ипподрома. Надо было успеть ещё и цилиндр достать. Так что он, бросив машину, жену и тёщу, двинулся вперёд трусцой.
В это время Милл Риф уже давно коротал время в надёжной ипподромной конюшне, постукивая ногой о бетонную дверную коробку. Его денник в Кингслере был обит тартаном, которым покрыли олимпийскую беговую дорожку и, с точки зрения Джона Холлама, новое ощущение и звяканье бетона развлекали и интересовали его. До такой степени, что он сбил подковы с передних ног, и Тому Рейли пришлось подзаняться своим родным кузнечным ремеслом прежде чем выводить Милл Рифа в паддок.
Он появился перед жадной толпой невозмутимо-спокойный, элегантный и сразу привнёс в компанию своих соперников (по общему мнению, выглядевших серовато) тот элемент, в котором так нуждались все — классность.
Кто не видел его после Ньюмаркета, мог воочию убедиться, что он нарастил вес и мускулы. Перед тем, как на него надели седло, на боках у него появился лёгкий пот, но перед парадом и он исчез.
Дорожка Эпсома была в превосходном состоянии и, кентеруя мимо трибун, Милл Риф живо заинтересовался маргаритками, которые кое-где высовывались из травы.
Он всегда галопировал с хорошо вытянутой головой и шеей, и Джеф Льюис всегда вёл его на более длинном, чем другие, поводе. Я вспоминаю, что меня обеспокоило во время парада: мне показалось, что Милл Риф рвётся с повода. Джеф потом сказал, что такое впечатление могло возникнуть оттого, что руки его ещё не были как прежде сильными.
Дабы застраховаться от всякой случайности, Ян Бэлдинг позвал в паддок ещё одного своего конюха, Пэдди Хеффернена, если Милл Риф с парада вернётся слишком возбуждённым. Но, слав богу, он сохранял относительное спокойствие и Пэдди проводил его через дорогу, затем по узкому проходу среди толпы, который ведёт на старт Дерби.
Тут же во время парада произошёл инцидент, вызвавший у одних отчаяние, у других — злорадное веселье. Французский жеребец Бурбон (по ставкам второй за Милл Рифом) потерял голову, уздечку, а затем и жокея.
Ещё во Франции на скачке При Оквар глоры вызвали у него возбуждение. Здесь же, перед трибуной Эпсома, они взбесили Бурбона.
Хотя бригадир круга майор Питер Беквис-Смит тут же, словно фокусник, возник с запасной уздечкой, понадобились объединённые усилия бурбонского тренера Алека Хеда, его сына Фредди и примкнувшего к ним конного полисмена, чтобы укротить непокорного жеребца и увести его мимо трибун в паддок.
Пока он прибыл к месту старта, шансы его улетучились, как пар. Бедный Фредди Хед! Как ему не везло на Эпсоме! Через год он приехал на Дерби с Лифардом и тот так далеко унёс его за Таттенхэмский Угол, что один немилосердный жокей утверждал, будто «цыгане, бывшие на ярмарке, потребовали определённую сумму в уплату за страх и панику, которую он там навёл».
А вообще, прыжки и ужимки Бурбона оказались кстати. Если бы не этот инцидент, жена Яна Эмма Бэлдинг и тёща Присцилла Гастингс наверняка не успели бы на Дерби. Мистер Алек Марш (главный судья) отсрочил старт на 4 минуты и они как раз добрались до трибун потные и запыхавшись. И началачь скачка, именно такая, о которой они мечтали.
Первые три фурлонга все шли на подъём умеренным галопом. Вели скачку Линден Три, впервые зашоренный, и Кредит мен с Ивом Сен-Мартином.
Первые два фурлонга, как показывает киноплёнка, Милл Риф нетерпеливо вскидывал голову. Похоже было, что он стремится приблизиться к лидерам. Но сие было пока нежелательно, и Джефф Льюис спрятал его сзади биминг Ли и Кредит Мэна, а когда не гребне Тэтенхэмского холма Линден Три вырвался на целый корпус, наш фаворит шёл шестым или седьмым.
Далее, на спуске к Тэтенхэмскому Углу, — самый исторический отрезок эпсомской классики. Здесь обычно половина соперников уже побита или держится на предельном напряжении, а для жокея, стремящегося прорваться с тыла, все эти лошади опасны, как плавучие мины, и тут его шансы легко могут утопнуть.
Джеф Льюис надеялся ИДТИ СЛЕДОМ ЗА Джо Мерсером (на Гомерике — сыне Рибо), отчасти потому, что в Джо можно было больше, чем в других, быть уверенным, что он-то своего коня удержит в равновесии, и отчасти потому, что Гомерик был в хорошей форме и наверняка будет среди лидеров.
Оба предположения были верными, но пока Гомерик шёл всего на полкорпуса быстрее и сбоку. И туь Джеф видит, как Кредит Мен споткнулся раз-другой и грохнулся прямо на пути Милл Рифа.
На фотографии, сделанной с Тэтенхэмского угла спустя три секунды , видно, какую сумятицу произвело падение ирландского жеребца, хотя сзади него шло всего трое участников.
Потому-то я и употребил выражение «плавучие мины».
В эти мгновения Джеф отчаянно нуждался хотя бы в метровой отдушине. Джо Мерсер формально имел полное право не обращать на него внимания и мог отказать ему без малейшего риска для себя и Гомерика.
Есть такие жокеи, у которых, как говорит Джеф, просить дорожку так же бесполезно, как у нищего соверен.
Джо Мерсер не из их числа. Услышав тревожную просьбу Джефа, он потеснился с Гомериком в сторону, и желанное пространство открылось перед Милл Рифом.
Следующие несколько секунд подтвердили одну нехитрую истину, а именно: идеальный дербист должен обладать многими качествами высококлассного поло-пони.
Благополучно пройдя мимо Кредит Мена, Джеф смог легко догнать и пристроиться сзади Гомерика. Здесь киноплёнка прекрасно демонстрирует его умение руководить. На спуске к Тэтенхэскому Углу Милл Риф идеально устроился на четвёртом месте, имея между собой и финишем всего троих: Линден Три, Ломбардо и Гомерика.
Разумеется, до столба ещё надо было пройти 600 метров, но из тех 20 Дерби, что я видел, не помню другого, где результат был бы так же ясен задолго до финиша. Линден Три пока ещё шёл сильно, ещё один фурлонг держал марку Ломбардо.
Но каждая линия фигуры Джефа Льюиса выражала уверенность и, пока соперники выжимали из себя все соки, Милл Риф спокойно наращивал темп.
Надо отдать должное: победа далась ему тяжело, и к тому маленькому списку лошадей, которым удавалось заставить его напрячь все силы, необходимо добавить имя доблестного Линден Три.
Был момент (это происходило за 2 фурлонга до финиша), когда Ломбардо казалось достаёт Линден Три, но тот прибавил. Непреклонно наращивающия темп Милл Риф выходит на середину дорожки и присоединяется к лидеру (то есть к Линден Три). Нам на трибунах победа казалась уже достигнутой, однако Линден Три и его жокей Дункан Кейт сдаваться не собирались.
За фурлонг до финиша Джеф Льюис Дал Милл Рифу хлыста, требуя полной скорости и обгона. Соперник ответил немедленно и решительно, и Джефу пришлось поддать ещё.
В итоге Милл Риф пересекает черту на два корпуса впереди линден Три. Думаю, вряд ли удалось бы сделать большее.
Бедняга Линден Три («Липовое дерево»)! Эта отчаянная борьба была, как оказалось, его прощальным поклоном. Три недели спустя, на Ирландском Дерби, он вообще отказался скакать.
Но 2 июня 1971 года это был очень даже хороший трёхлеток, достаточно хороший для того, чтобы (если уж можно погадать) выиграть по меньшей мере 6 Дерби из десяти… после него к финишу подходят Айриш-Болл, за ним четвёртым Ломбардо, пятым упавши на колени на старте Афинс Вуд, хорошо продвигавшийся по прямой. Шестым подошёл французский Пастор под Лестером Пиготтом.
Позже на ипподроме Керраф Айриш-Болл выиграл Ирландское Дерби и Ломбардо, а осенью проявил отвагу в Вашингтонской Международной, где финишировал вторым за Ран-зе-Гантлетом, другом детства Милл Рифа.
Упомяну ещё об одном волнующем дл Джефа Льюиса моменте: когда они сблизились с лидировавшим Линден Три, тот чуть не лягнул Милл Рифа.
Но, к счастью, не задел, и широкая, радостная улыбка лишь на мгновенье исчезла с лица Джефа.
Итак, Джефф и Милл риф возвратились с триумфом, и первым их приветствовал без слов Джон Холлам, потом Билл Дженнингс и Пэдди Хеффернэн (все конюхи).
Четвёртым был Дэй Дэвис, весёлый неутомимый валлиец, обязанность которого — оповещать через Пресс Ассосиэйшен о великих событиях как можно раньше. По возможности — ещё до того, как они свершаются.
В его приложении Поль Меллон характеризовал этот день ка «счастливейший день своей жизни»; то же самое чувствовал Джон Холлам.
«Сделать победителя Дерби, — говорит он, — это самая большая мечта любого конюха».
В тот вечер, когда машина с Милл Рифом подъехала к Кингслеру, вся деревня была на ногах. Дорога была украшена флагами и плакатами, а на повороте к Парк-Хаусу собралась целая толпа счастливых аборигенов.
«Они хотели вытащить нас из машины, — вспоминает Джон Холлам, — но мы воздержались, и они бежали следом за машиной до самой конюшни».
Когда Милл Рифа вывели, он ещё с полчаса грациозно шагал в окружении почитателей перед рядом новых коттеджей. Эту улицу назвали его именем.
День, конечно, был и долог и труден, однако если он и устал, это не было заметно. Со всех сторон его гладили, ласкали, шлёпали, но он оставался спокойным и невозмутимым.
Ян Бэлдинг стоял, глядя на своего питомца, и мысли его возвращались в прошлое, когда семь лет назад он раздумывал долго и беспокойно, брать ли на себя Кингслер. Это значило отказаться от много, что он любил.
Но сейчас, когда в ушах его ещё не утих рёв эпсомских толп, он понимал, что этот радостный вечер стоит всех потерь и волнений.

ГЛАВА XI. ЛЕТО СЛАВЫ

Почти всегда после Дерби и в барах, и в прессе муссируется один и тот же избитый вопрос: «Ну хорошо, а кого он победил?» И как бы ни выделялся любой из дербистов среди своих ровесников, он не может дать исчерпывающий ответ пока не сойдётся в схватке со старшими.
Так и в 1971 году. Несмотря на то, что Айриш Болл и Ломбардо подтвердили свою эпсомскую репутацию на Ирландском Дерби (1-е и 2-е места), были такие специалисты, которые, учитывая поражение Милл Рифа в «Гинеях», говорили, что он лучший в поколении обыкновенных средне-дистанционных трёхлеток и не больше того. У многих была ещё свежа память о Нижинском, и если кто-либо после успеха Милл рифа брался утверждать, что он в недалёком будущем затмит его славу, на такого оптимиста смотрели как на забавного фантазёра.
Следующей ступенью для Милл Рифа должна была стать скачка на приз Эклипса в Сэндауне (1 и 1/4 мили), назначенная на 3-е июля. К концу июня стало ясно, что среди оппонентов будет по меньшей мере два таких «аршина», которыми можно будет довольно точно измерить его способности.
Первый — Уэлш Пэйджент («Валлийский карнавал») владельца Джима Джоула, 5 лет. В своё время в «Гинеях» он был третьим, но в 1970 году уступил первое место только один раз, показал себя одним из лучших, консистентных милевиков Европы, а за два месяца до предстоящего Эклипса подтвердил свою репутацию, выиграв Локинг-стэйкс. И хотя его впервые выставляли на сверхмильную дистанцию, грунт был сухой — его любимый, да и ехать на нём собрался не кто-нибудь, а Лестер Пиготт, так что для трёхлетка он был очень грозным конкурентом.
Вторая опасность — Каро, четырёхлеток графини Маргит Баттиани. Малокто в Европе превосходил его на 1 и 1/4 мили. В трёхлетках он заслужил первый приз во французских «Гинеях» (правда, из-за дисквалификации соперника), во французском Дерби был третьим (за Сассафдасом). Весной и ранним летом 1971 года он дал во Франции три блестящих представления, взяв призы д’Аркур, Ганай и Доллар в одной манере: следуя за лидером почти до самого финиша, он делал такой рывок, что соперники (а это были Мисс Дэн, Ститино, Фэйрвэй Сан, Гоулд Род и Диктус) не могли ничем ответить.
Со времён войны в Сэндауне из 24 скачек на приз Эклипса только 7 раз выигрывали трёхлетки. Этому могут быть разные объяснения, однако любому ясно, что 12 фунтов возрастной форы не даёт молодому поколению в начале июля каког-либо ощутимого преимущества. Так что критики, считавшие Милл Рифа «ординарным» дербистом предвкушали, какую проверочку ему устроит Уэлги Пэйджент ил Каро, или оба вместе.
Для Джефа Льюиса первая неделя июня 1971 года оказалась экстраординарной. Никому до него не удавалось взять сразу Дерби, Окс и Кубок коронации и его победы на Милл Рифе, Альтесс Рояль и Люпе заткнули рты горе-знатокам, утверждавшим, что он жокей небольшого полёта.
Эта утка распространилась благодаря двум лошадям, чрезвычайно своенравным — Силли Сизну («Глупый Сезон»), о котором мы уже упоминали, и Парк Топ. На них Джеф покушался на приз Эклипса в 1966 и 1969 годах. А поскольку Джеф болезненно переносил напоминания об этих покушениях, можно понять, что предстоящее выступление в Сэндауне имело для него принципиально важное значение.
Я лично на Эклипсе-71 исполнял обязанности телекомментатора Ай-Ти-Ви.
Сидя наверху, в перегретой стеклянной кабине, я отлично видел сэнданский паддок и сразу же оценил эффектный вид Каро, его мощные формы, покрытые светло-серой попоной. Но когда появился Милл Риф, моя память сразу же сделала скачок на двенадцать месяцев в прошлое. Тогда, на Королевском Эскоте, он, как никто другой из виденных мною (я повторяю) приближался к моему идеалу физического совершенства, и теперь, с ляжками круглыми и глянцевыми, как свежеочищенный каштан, он снова достиг пика здоровья и симметрии, прибавив со дня Дерби веса и мускулистости во всех важных частях тела.
Пуст он был невелик ростом по сравнению со старшими супротивниками, зато выглядел таким красивым, уравновешенным и опасным, что если уж за кого и следовало бояться, то за них, а не за него.
Оба конкурирующих тренера — Ян Бэлдинг и Альберт Климша — заранее назначили — первый для Милл Рифа, второй — для Каро — лидеров (пейсмейкеров).
Милл Риф должен был идти за Брайт Бимом («Яркий луч»), жокей томми Картер. Перед стартом озабоченный Ян спросил у Томми, как быстро он намерен идти на Брайт Биме. «Не волнуйтесь, — был ответ, — я буду знать, когда настанет нужный момент».
Это выявилось не сразу, ибо Уэлш Пэйджент, как закоренелый передовик, взял со старта так резво, что только на втором фурлонге Брайт Биму удалось догнать его. Что касается Каро, то его «помощник» (пейсмейкер) Квебрако так и не смог сыграть свою роль.
Пока Брайт Бим мчался под гору по прямой, Джеф Льюис пристроился с Милл Рифом на четвёртом месте, имея сзади слева Каро и Куэйсайда, высококлассного гандикапера.
Джеф был спокоен: Милл Риф — это не капризная Парк Топ, любимица герцога Девонширского, которая заставила его попотеть на позапрошлогоднем Эклипсе. Поворачивая к финишному подъёму, Джеф позволили ему идти непринуждённым махом за своим товарищем по конюшне, старавшимся изо всех сил. За ними, в стороне от лидеров, шли Каро и Куэйсайд.
Тут судьба сыграла злую шутку над Лестером Пиготтом. Если в позапрошлом его блестящий оппортунизм (от переводчика: зднесь «оппортунизм» — умение приспособиться и использовать малейшую благоприятную возможность) принёс ему победу, то теперь он сам попал в ловушку, подобную той, в которую заманил тогда Джефа Льюиса на Парк Топ. Справа у него было ограждение, впереди — одна приуставшая лошадь (Брайт Бим), слева — другая (Квебрахо), так что его Уэлш Пэйджент, подобно обломку корабля, по воле волн оказался в хвосте, со второго места переместился на последнее, шестое. В-общем-то в результате ему удалось вырвать 3-й приз — 3675 фунтов, но пока он плясал вокруг Квебрахо, скачка достигла кульминации и прошла её.
Вряд ли кто из очевидцев забудет эти мгновенья. До финиша оставалось метров 500 (2,5 фурлонга), когда Милл Риф стал выходить в лидеры. Каро, не теряя равновесия, тоже прибавил скорости и шёл рядом полсотни метров.
Конец скачки сперва выглядел не очень эффектно: ведь больше ни один из соперников не был в состоянии угрожать двум лидерам внезапным спуртом.
За два фурлонга до финиша, когда поклонники Милл Рифа затаили дыхание, Морис Филиппирон, жокей Каро, заработал хлыстом. Первый приз — 25 тысяч с гаком, и поработать стоило. Но с каждым метром бедняга Каро всё больше и больше уступал Милл Рифу. На финише разрыв составил 4 корпуса, и опять Милл Риф шёл с такой энергией, что казалось, за чертой финиша скорость была выше, чем в любой другой стадии скачки. Его время — 2 минуты 5,5 секунд было новым рекордом Сэндаунской дорожки.
Лестер Пиготт мог бы на Уэлш Пэйдженте прийти вторым, если б не оказался затёртым, однако ни он, никто другой не ставил под сомнение убедительность превосходства Милл Рифа, Альберт Климша, многоопытный тренер Каро, выразил общие для всех чувства, сказав: «Великой лошади проиграть не стыдно, а это великая лошадь, более великая, чем Нижинский».
По-моему, это первый случай, когда столь высокий эпитет был приложен вполне серьёзно к Милл Рифу, и хотя он в то время ещё не имел таких достижений, как Нижинский, никто из очевидцев Эклипса-71 не оспаривал заявления Альберта Климши.
Оставался, впрочем, один нюанс, который в предверии скачки на приз короля Георга VI и королевы Елизаветы привлекал внимание сомневающихся и будущих соперников. Они упирали на медленный галоп в начале Дерби. Дескать, Милл Риф в Эпсоме оказался победителем потому, что его стамина не подвергалась серьёзному испытанию его дистанция — миля с четвертью, а одолеет ли он сильных соперников в полуторамильной борьбе — это вопрос.
Трене Питер Уолвин выставил Ортиса, выигравшего Дерби в Италии и месяц назад здесь же, на Эскоте, Хардвик-стэйкс (дистанция тоже 1,5 мили) с преимуществом в 8 корпусов. Он решил пустить Ортиса во весь опор сразу со старта, а из пейсмейкера Лауда выжать всё, на что он способен.
Лауд взялся так рьяно исполнять свои обязанности, что миллрифовскому пейсмейкеру Брайт Биму с жокеем Томом Картером на сей раз пришлось довольствоваться ролью второй скрипки.
Лауд начал выдыхаться после 6 фурлонгов. Мимо него сразу же промчался Лестер Пиготт на американце Политико, явно с самыми серьёзными намерениями.
Но нам-то на трибунах в это время уже стало ясно, что планы Пиготта и Уолвина были основаны на неверных расчётах. Милл Риф на финишном повороте переместился на 3-е место и был готов раз и навсегда покончить со скептиками, сомневавшимися в его стамине.
Джеф Льюис, никогда не разделявший этих сомнений, дал посыл в самом начале финишной прямой, и Ортиса, только что оторвавшегося от Политико, стало относить от Милл Рифа, как осенний листок.
Джеф Льюис никогда не был особым любителем, как некоторые (например, Лестер Пиготт), мелочных побед типа «кошки-мышки». Так и сейчас: он погонял Милл Рифа руками и ногами до последней полусотни ярдов, а потом не мог его остановить за финишной чертой добрых два фурлонга!
Ортис неплохо финишировал — на 6 корпусов сзади. Третьим пришёл Акклиматизэйшн, принадлежавший Нельсону Б. Ханту с жокеем Ж. Десаном (Франция), ещё на 3 корпуса за Ортисом 4-й приз взял Стинтино, который в прошлом году был третьим в Дерби Нижинского. Далее расположились: Айриш Болл, скакавший непонятно почему плохо, Политико (в Сент-Леджере Нижинского он был третьим), Жиллемо (третий в Ирландском Дерби 1971 года) и Нор (четвёртый в Ирландском дерби Нижинского).
Все они так отстали, что выглядели как существа иной, нечистокровной породы.
Ровно за двадцать лет до этой скачки, первую в истории скачку Георга и Елизаветы выиграл Сьюприм корт («Верховный Суд»). Он тоже был воспитанник Кингслерской конюшни и тоже превзошёл соперников на 6 корпусов. С тех пор такого преимущества на этой скачке не удавалось показывать ни одной лошади.
Здесь, на Эскоте, я впервые подметил одну замечательную черту харатера Милл Рифа. Кстати, это можно видеть и на киноплёнке, снятой на Эклипс-стэйкс в Сэндауне.
Почти все лошади, в том числе и великие, начинают расслабляться, как только жокей опускает руки. Но Милл Риф и тут оказывался на высоте. Он наоборот прибавлял ходу. Казалось, он наслаждается, демонстрируя своё превосходство в полный рост и, будучи включённым в высшую скорость, не нуждается в каком-либо подбадривании.
Из тех выдающихся специалистов, которые присутствовали на Эскоте в июле 1971 года, я полагаю, Лестер Пиготт обладал наиболее широким и глубоким опытом работы с лошадьми элитного класса. Он обычно скуп на слова, но Джефу Льюису он сказал почти с восхищением, что Милл риф в этот день был так хорош, ка ни один из виденных им лошадей.
Ну, а для Джефа Льюиса «Король Георг», несмотря на те успехи, что было после, остаётся в памяти, как самое замечательное выступление Милл Рифа.
«На Аскоте дневной свет был бледнее его», — говорит Джеф. — «Если бы я ещё дал ему шлепка, судьям не было бы смысла сидеть и дожидаться пока остальные дотяпают до финиша».
Стоит привести здесь ещё одну фразу. Она принадлежит Жану Романье, одному из столпов французского коневодства. Этот обаятельный неутомимый труженик больше, чем кто-либо другой, может быть назван вдохновителем и организатором того фантастического подъёма скаковой индустрии Франции, который она совершила за послевоенные годы.
Когда его на Аскоте спросили, достаточно ли хорош Милл Риф дл Триумфальной Арки, он ответил коротко и ясно:
— Я думаю, хороша ли Арка для него?

ГЛАВАXII. ТРИУМФАЛЬНАЯ АРКА

«Дюсман! Дюсман, сукин сын!»
Пожалуй, это было единственное французское слово, которое выучил Том Рейли (от переводчика: если не забыли — это кузнец Кингслерской конюшни, назначенный сопровождать Милл Рифа вместе с конюхами Дж. Холламом и Б. Дженнингсом во всех поездках), чтобы усмирять, согласно указаниям Яна Бэлдинга, буйный гальский темперамент водителя коневозки. Утром 3 октября, когда они ехали по парижским предместьям, это слово ему пришлось повторять много раз. Сам Ян неотступно следовал за коневозкой в наёмном автомобиле, и ему казалось, француз ведёт недостаточно . Но всё же последний этап важнейшего путешествия Милл Рифа прошёл гладко, и он вышел на шумный залитый солнцем двор конюшни ипподрома Лоншан.
Это путешествие заранее планировалось как крупная военная операция. Всё было рассчитано по минутам, и, подобно вторжению во Францию в 1944 году, успех его зависел от англо-американского сотрудничества и взаимовыручки.
Учитывая горький опыт первого путешествия Милл Рифа за Ла-манш, Ян Бэлдинг предложил м-ру Меллону обратиться к командованию ВВС США с просьбой воспользоваться их базой в Гринэм Коммо, которая находится в 10 минутах езды от Кингслера. Разрешение пришлось ждать довольно долго, и когда онобыло, наконец, получено, офицер, ответственный за это дело, показал Яну целую кипу бумаг.
«Надеюсь, вы больше не будете обращаться с такой просьбой, чтобы я ещё раз прошёл через это!» — сказал он и объяснил, какой переполох в высших кругах министерства авиации и Пентагона вызвал вопрос об обращении с Милл Рифом как с Ви-Ай-Пи (VIP — вэри импортэнт персон, высокопоставленное лицо).
Для профанов, конечно, вся эта суета вокруг обыкновенного домашнего животного казалась несерьёзной. На аэродроме некий сержант Хинц спросил Яна, чем эта лошадь заслужила такой почёт. Ян ответил, что Милл Риф недавно был застрахован (только для одного этого путешествия) на сумму в два миллиона фунтов. «Чёрт побери! Он стоит куда больше, чем любой из моих самолётов!» — проворчал сержант и сразу же пошёл по взлётной полосе выискивать несуществующие ямки и камни.
Командование ВВС США полностью прониклось духом предприятия, так что в четверг 30 сентября утром Милл риф и его партнёр Элди были загружены в специальный реактивный «Боинг» (тот самый, которым год назад пользовался Нижинский) ровно через полчаса после того, как они покинули свои денники.
Бы, правда, момент нервотрёпки, когда обнаружилось, что Джон Холлам и Билл Дженнингс забыли взять с собой паспорта, но секретарь Яна Джек Бейнтон быстренько скатал в Кингслер и операция проодолжалась по плану.
Объектом всего этого тщательного планирования был, конечно, Приз Триумфальной Арки. Вот уже 23 года ни одной тренированной в Англии лошади не удавалось выиграть эту богатейшую скачку Европы, и можно понять, почему Ян Бэлдинг старался оградиться от всяких случайностей. Он чувствовал, что теперь, как никогда прежде, ему предстоит выдержать экзамен как тренеру, — более серьёзный, чем Дерби.
Скачка Георга VI и Елизаветы была пятой по счёту крупной скачкой Милл Рифа в этом сезоне. С марта месяца он без перерыва находился в режиме жёсткого тренинга.
И после Корлевского Аскота Ян дал ему месяц полного отдыха — душевного и физического. В этом отношении Кингслер обладает многими преимуществами по сравнению с многолюными тренировочными центрами вроде Ньюмаркета или Лэмборна. Здесь много тихих тропинок и дорожек, так что Милл Риф мог каждый день прогуливаться в разнообразной обстановке и почти не встречать лошадей. Кентеровал он на одной из зимних галопных дорожек возле конюшен, вдали от городов, которые ассоциировались в его мозгу с серьёзной работой.
Однако позволить лошади расслабляться — задача нетрудная, а вот довести её опять до пика формы на исходе года, в октябре — совсем другое дело.
Надо сказать, что проигрыш «2000 Гиней» имел для Милл Рифа и положительную сторону — в том смысле, что он отбросил всякие соблазны погони за так называемой «Тройной Короной». По мнению автора, это химера, значение которой надумано и явно преувеличено.
Никто из видевших Милл Рифа на финише скачки короля Георга VI , не усомнился бы в том, что у него вполне хватит сил на Сент-Леджер, однако Ян Бэлдинг был убеждён, что Нижинский проиграл Арку именно потому, что перетрудился на третей ступени «Тройной Короны». Сент-Леджер был подлиннее его, так сказать, коронной дистанции. Поэтому ни Ян, ни Поль Меллон и не задумывались всерьёз над вопросом: подвергать ли Милл Рифа такому двойному испытанию?
Он стал много галопировать в начале сентября. Сам владелец наблюдал 11 числа его галоп на 1 милю 3 фурлонга. Для Милл Рифа это был самый длинный и трудный галоп, и Ян Бэлдинг вспоминает о нём с сожалением. Хотя Милл Риф скакал очень недурно, с этого времени в рабочих заметках тренера начинает ощущаться нотка тревоги. В 1971 году Сент-Леджер выиграл Афинс Вуд под Лестером Пиготтом.
В воскресное утро 19 сентября на хорошем грунте ипподром Ньюбери Милл Риф стартовал с двумя старыми партнёрами — Элди и Нэшнл Парком — на милю с четвертью.
Время было показано отличное — на полсекунды меньше рекорда ипподрома. Милл Риф на радость присутствовавшим газетчикам выглядел браво, а Ян всё же не был счастлив вполне.
Через 4 дня — милевой галоп с Джефом Льюисом против Элди. Тренерская оценка «хорошо, но не больше». За два дня до отъезда во Францию, 28 сентября, галопируя со старым приятелем Нэшнл Парком, Милл Риф, по формулировке тренера, был «лишён искры».
Помня, как подействовала первая французская гастроль на нервы и аппетит лошади, Ян за две недели до Арки устроил Милл Рифу ночёвку на ипподроме Сэйлисбери. В тихой пустой конюшне он чувствовал себя превосходно. Французы предложили Яну воспользоваться особой «визитёрской» конюшней в Ламорлас «Ля Камарго» — это тихий оазис в отдалении от Лоншана с его шумной лихорадочной обстановкой.
И вот не прошло и 4 часов, как был покинут родной Кингслер, а Милл риф и Элди уже расположились на новом месте. В комнатах над ними ночуют Джон Холлам, Билл Дженнингс и Том Рейли.
Кроме них во всей этой великолепной «гостинице» поселился только недавний соперник Ортис со своей свитой.
В субботу утром Милл Риф проделал последний галоп. На Арке пейсмейкер (лидирующий партнёр) не был нужен, так что Элди просто составил компанию. Это был идеальный товарищ по путешествиям.
Я уже описывал эту тренировку: именно в то утро Ян Бэлдинг подметил разницу между отпечатками копыт. Лёгкость движения Милл Рифа вселяла уверенность Яну и Джону Холламу, но всё равно в эту ночь никто не мог спать спокойно.
Париж уже был полон лошадниками со всех концов света, а утром 3 октября Лондонский Аэропорт, казалось, подвергся массированному штурму.
День выдался прекрасный, солнечный. В такой день приятно утолять жажду, успокаивая нервы, так что в том маленьком баре у паддока, который всегда обладал специфическим англо-ирландским ароматом, торговля бурлила вовсю задолго джо того, как появились претенденты на Арку.
Британский посол сэр Кристофер Сомс, сам заядлый коневладелец, дал в посольстве большой и изысканный завтрак, и мне в голову сквозь туман шампанского пробилась мысль, как были бы рады в этот день два великих англичанина — герцог Веллингтон и сэр Уинстон Черчиль, тесть посла. (Благодаря их предвидению и хорошему вкусу мы владеем этим зданием, самым элегантным из всех посольств Британии).
Ведь оба они понимали, что такое добрый конь, и, хотя прекрасная Франция их восхищала, они не упускали случая преподать французам жёсткий урок — в спортивном или в каком-либо другом плане.
На Арке же урок в основном преподавали, наоборот, французы нам, и даже лошадиные дозы бутылочной храбрости не могли стереть из памяти болезненные воспоминания о Сэре Айворе, Парк Топ, Нижинском и других высших надеждах, рухнувших у трибуны Лоншана.
Встретив Яна Бэлдинга у воро т парадного ринга, я с беспокойством спросил, всё ли хорошо. «Он в порядке, — сказал Ян, показывая на выходящего Милл Рифа. — Взгляните, как он выглядит по вашему?».
Тут последовала неловкая пауза, потому что я, по правде говоря, подумал, что он выглядит ужасно.
Сейчас и Ян вспоминает, насколько изменился к худшему внешний вид Милл Рифа за короткий промежуток времени от седланья до выхода в паддок.
«Он как будто задерживал дыхание», — говорит Джеф Льюис и это определено точно.
Когда возрастала нервная напряжённость и возбуждение Милл Риф как то съеживался и, хотя в этот свой приезд сон и аппетит были абсолютно нормальны, присутствие крупных четырёхлетков, таких, как Каро, Халлец, Ортис и Рамзин делало его хрупким и непримечательным. Помнится я писал тогда: «Сам собой возникал каверзный вопрос: а может быть, состояние, которое мы принимаем за расслабленность, есть в действительности апатия лошади, выпустившей весь пар?»
На самом деле Милл Риф в те минуты был расслаблен и казалось, что мысли его где-то далеко. На лоншанском парадном ринге стоят каштаны, и Том Рейли, попросив Джона Холлама остановить Милл Рифа, стал подбирать особенно сочные плоды. Милл Риф сначала не обращал внимания, но потом заинтересовался. Джон Холлам вспоминает: «Как только мы подходили к очередному каштану, он сам останавливался. Том насобирал их достаточно, и пришлось силком заставлять Милл Рифа проходить мимо них».
Если угодно, можно считать это капризной причудой, но во всяком случае это говорит о том, что страха он не ощущал. При выходе в главный паддок толпа устроила Милл Рифу шумную овацию. На мгновение он приостановился, а затем пошёл вперёд совершенно невозмутимо.
Год назад этот паддок осаждённый ретивой толпой, клацающей и вспыхивающей фотоаппаратами подверг Нижинского настоящей психической атаке. Теперь же, к чести французской администрации, фотографировать было запрещено, и к тому же к телохранителям Милл Рифа прибавилась ещё одна внушительная мускулистая фигура — владелец Кингслера Уильям Гастингс-Бесс.
И вот настал момент, когда в седло сел улыбающийся Джеф Льюис. Он уже выиграл в начале дня При де ль’Аббай де Лоншан, так что выглядел вполне уверенно, — внешне, по крайней мере. Когда они пошли кентером мимо трибун, которые приветствовали их многоязычным хором, все сомнения показались мне трусливым пессимизмом. Он бодро проскакал, вытянув, как обычно, шею и снова в каждом движении чувствовалась сверхнормальная сила.
С номером Милл Рифу повезло, не то что Нижинскому: он получил 7 бокс в поле из 18. Рамзин, победитель При-ду-Кадрана и его Пейсмейкер Оселан оказались между ним и ограждением, а великолепная Пистоль Пэкер, выигравшая 5 скачек кряду и единодушно признанная главной соперницей Милл Рифа, получила самый невыгодный, 18-й номер — крайний дальний.
Джеф Льюис, обдумывая тактику предстоящей Арки, обращался за советом к Джорджу Бригленду, который выиграл первый послевоенный Эжом-Дерби и как никто знал, что такое Лоншан. «Обязательно держись не дальше шестёрки лидеров», — сказал ему Бригленд и, помня тщетные старания Л. Пиготта на Парк Топ и Нижинском, Джеф решил неукоснительно следовать этому совету.
Со старта повёл было американский пятилеток Уан-Фор-Олл («Один за всех»), но тотчас же его обошёл Осснан со своим «ведомым» Рамзином. Джеф повйд Милл рифа за ними, поближе к бровке. В лидирующей группе оказались также Шарапур с Л. Пиготтом, Халлец и Ортис. На спуске к повороту Милл Риф потерял один-два корпуса, но держался всё время в шестёрке первых.
В журнале «Стад энд стэйбл» («Конзавод и конюшня») Питер Скотт позднее опубликовал сравнительную таблицу: лучшее за последние годы время, показанное на Лоншане Милл Рифом, Сассафрасом и Левмоссом, а также кобылой Хайест Хоупс («Высшлие Надежды») в скачке на При-Вермейль (тоже 1,5 мили — 2400 метров).
Участок дистанции Милл Риф Сассафрас Хайест Хоупс Левмосс
2400-2000м 27,6 сек. 29,1 сек. 28,3 сек. 28,7 сек.
2000-1600м 25,2 23,5 24,3 24,8
1600-1200м 26,7 24,4 24,4 24,6
1200-800м 21,7 23,8 23,6 23,7
800-400м 22,6 24,4 24,5 23,7
400-200м 12,1 12,2 12,0 11,5
200-финиш 12,4 12,3 12,1 12,0
Итоговое время 2 мин. 28,3 сек. 2 мин. 29,7 сек. 2 мин. 29,2 сек. 2 мин. 29,0 сек.

О чём говорят эти цифры?
Когда первые две сотни метров вёл «липовый» лидер Оссиан, пейс был сравнительно медленный, и это отразилось на следующей тысяче метров. Но затем, когда до финиша оставалась половина дистанции, скачка пошла на полном серьёзе. И тут Питер Скотт считает уместным поставить вопрос: проходили ли когда-нибудь на Лоншане следующие полмили (со спуском и плавным правым поворотом) быстрее, чем в 1971 году?
Именно на этой критической 800-метровке Джефу Льюису предстояло найти решение сложнейшей тактической задачи, а нам на трибуне — пережить весьма неприятные мгновения.
Когда вы будете читать следующие абзацы, не забывайте, что всё это происходило на скорости большей, чем 40 миль (64 км) в час.
На середине поворота, видя, что Оссиан начинает выдыхаться, Джеф отводит Милл Рифа от ограды, вдоль которой они шли вслед за Оссианом, намереваясь достать лидеров. Но тут между ними и просветом, к которому они стремились, появляется неумолимое бесстрастное лицо Лестера Пиготта. Вот уж кого меньше всего хотел видеть Джеф! Ведь Лестер, всегда чуть туговатый на ухо, может, если ему нужно, быть глухим как камень.
Джеф вспоминает: «В такой момент главное — не суетиться, не выклянчивать. Как только Лестер рванулся вперёд, я осадил и пошёл следом за ним».
По словам Джефа, это был единственный случай из всех его 14 скачек с Милл Рифом, когда он почувствовал, что положение хреновое и опасное. И мы на трибунах поняли тяжесть нависшей угрозы, так как знакомая белая повязка на носу Милл Рифа почти потерялась позади смешавшихся в кучу мотающихся голов и взлетающих хлыстов (Халлец, Ортис и Шарапур мчались почти вровень).
Ортис и Шарапур, как и следовало ожидать, начали выдыхаться, и Фредди Хед направил свою кобылу Пистоль Пэкер слева от Халлеца. Если бы Джеф оставался на своём месте, Милл Рифу пришлось бы делать крюк вокруг неё и Халлеца, прежде чем начинать борьбу за лидерство. Чтобы избежать таких затруднений, лошади нужны три вещи — отвага, ускорение и ещё — удача.
Герой нашей истории не был обделён природой, да и фортуна проявила милость.
Ортис отстаёт, перемещается правее, к внутренней ограде, и между ним и Халлецом открывается желанный просвет.он не мог быть очень широким и, конечно, долго открытым не оставался бы. Но для Милл Рифа сейчас, на вершине карьеры, этого было достаточно. Один момент, и из разноцветной сумятицы не уступающих друг другу лидеров, как пуля, выпущенная из злобной толпы, отделяется маленькая, тёмная, удивительно знакомая фигурка.
О следующих 20 секундах скачки лучше рассказать по киноплёнке и фотографиям, ибо в ожде прессы, наполненной бесчувственной, всё на свете повидавшей пишущей братией, вдруг началось что-то вроде всеобщей истерики. Как тут можно было анализировать финиш, когда голова звенит от воплей, а прямо под носом угрожающе потрясает зонтиком и своими внушительными габаритами какая-то крупная французская леди?!
Теперь-то мы знаем, что Джеф Льюис, верно ощутив важность момента («сейчас или никогда!»), ударил Милл Рифа — впервые после «2000 Гиней». Мы знаем, что Пистоль Пэкер отважно боролась ещё метров двести, пока Милл Риф, утроив свои силы на последней стометровке, не утвердил своё лидерство тем же бурным «крещендо», которое стало обычным украшением его выступлений.
Спустя несколько минут было объявлен, что богатейшая скачка Европы выиграна с рекордным временем — 2 минуты 28,3 секунды.
Пока Милл Риф замедлял свой бег после финиша, состоялось ещё одно состязание — по бегу с препятствиями — между четырьмя его ближайшими друзьями. Каждый из них, ошалев от радости, стремился первым поздравить героя.
Победил Том Рейли, пустивший в ход весь специфический набор своих достоинств: вес, мускулы и ирландскую пронырливость.
Билл Палмер (главный конюх Кингслера), приехавший тайком отЯна, перемахнул через 7-футовоую решётку, но был заторможен бдительными жандармами. Джон Холлам и Билл Дженнингс безуспешно пытались опередить кузнеца. Но наконец пара триумфаторов и четвёрка эскорта объединились и пробились сквозь толпу с её восторгами и давкой в паддок, где ожидали их супруги Меллон, Ян Бэлдинг с Эммой и тёщей.
Вскоре я написал, что в жизни не видел ни на одном ипподроме столько счастливых и радостных лиц. Я прекрасно помню, какой бурный жэкстаз вызвала последняя скачка Бригадира Жерара на Ньюмаркете, но всё же такого, как на Лоншане, я больше не видывал. Французская публика может быть пристрастной, капризной и даже жестокой, но она умеет отдать должное истинному превосходству, откуда бы оно не исходило.
На следующий день газхета «Фигаро» дала крупный заголовок — «Милл Рифу — тысячу раз «браво»!» «Ле паризьен» прямо заявила, что победитель «по всей форме доказал, что он лучший конь в мире». «Пари-Тюрф» поставила Милл Рифа выше Си Бёрда, имея в виду 7 секунд, на которые Милл Риф улучшил его рекорд (отметив, правда, хорошее состояние грунта). Если уж коммерческая газета французских лошадников привела такое сравнение, то, значит, победа была достаточно убедительной.
В этот день на Триумфальной Арке впервые в истории присутствовал президент Франции. Супруги Меллон, Ян Бэлдинг и Джеф Льюис были представлены господину и госпоже Помпиду и приняли их поздравления.
После Дерби Джефа представляли королеве, и когда он сидел приуставший в весовой Лоншана и переодевался, его спросили: с кем бы теперь он хотел встретиться.
— Со своей собственной женой — если мне удастся найти такую! — отвечал Джеф, и довольно скоро он нашёл-таки себе пару, о чём автор с удовольствием сообщает читателм.
Я извиняюсь перед Джефом Льюисом за то, что с большим опозданием посвящаю несколько строк в истории Милл Рифа огромной роли, которую в ней сыграл этот жокей. «Совершенство» — слово очень высокое и его не следует употреблять всуе, но только этим словом можно охарактеризовать мастерство Джефа на четырёх последних выступлениях Милл Рифа в трёхлетках.
Исключая два щекотливых момента — на Эпсоме и Лоншане (мы из разобрали достаточно скрупулёзно) — наш малыш всегда находился в самой благоприятной позиции. Он никогда не артачился, ни разу не терял равновесия, не падал, и рывок его всегда начинался там, где нужно и когда нужно. Это высшая похвала жокею, который к концу 1971 года занял твёрдое положение в когорте лучших профессионалов мира.
…Когда Милл Рифа повели купать, его поклонники из разных стран присели, чтобы отметить победу. Ещё до скачки Уильям Гастингс-Бесс раздал чёрно-золотые значки с надписью «Милл Риф» и теперь мы вдвойне грдились ими. Шампанское лилось рекой, и в этот прекрасный осенний вечер казалось, что скаковой спорт предстал во всей своей высокой значимости, очищенный от легкомыслия, наигранности и будничной рутины.
Прежде чем поставить точку на Арке, следует отдать должное жертвам Милл Рифа, особенно двум отважным кобылам, пришедшим на полтора корпуса позже него. Пистоль Пэкер и Камбриция встречались до этого дважды и продемонстрировали высокий класс. Четвёртым, уступив Камбриции шею, финишировал Каро. Теперь он уступил Милл Рифу на корпус меньше, чем в Эклипс-стэйкс. Как обычно, шёл он с похвальным упорством. За ним финишировали Халлец, далее два участника эпсомского Дерби — англичанин Роялти и француз Бурбон, чьё поведение и движение на этот раз было гораздо лучше.
Никаких серьёзных оправданий потерпевшим в печати не было высказано. Разве что несчастливый номер на старте у Пистоль Пэкер, которая показала себя очень близкой к уровню Милл Рифа. Несомненно, это была великолепная кобыла, и жаль, что её карьера трагически оборвалась после финиша одной из скачек следующего сезона.
Последнее замечание. По единодушному мнению Джефа Льюиса и Лестера Пиготта на Арке Милл Риф не был так хорош, как на Эклипсе и на «Георге VI». Явных подтверждений этому мнению нет, разве что результат Каро. Пиготт так выразился о Милл Рифе: «Чтобы выиграть эту скачку так, как он это сделал — надо быть скакуном высочайшего класса». Великий жокей, восковая фигура которого стоит в знаменитом музее Мадам Тюссо рядом с пленительной красавицей Бриджитт Бардо, не разбрасывается комплиментами, и его слова стоит запомнить.

ГЛАВА XIII. ПРИЗ ГАНАЙ

Некоторые эксперты-коневоды (среди них Джон Хислоп, владелец Бригадира Жерара) считают, что нынешнее превосходство лошадей американского происхождения в Европе, зиждется на их скороспелости (по крайней мере, частично). Ссылаются при этом на Нижинского, который выиграл Дерби, обладая явной конституцией четырёхлетка. Это специалисты аргументируют тем, что классические испытания трёхлеток происходят рановато для медленно развивающихся европейских лошадей и дают таким образом «несправедливое» преимущество их заокеанским соперникам.
Какая-то доля правды в этом есть, однако я заметил, между прочим, что ни один из наблюдавших поле «2000 Гиней»-71 не заявлял, что Милл Риф выглядел более «взрослым» субъектом, чем Бригадир Жерар или Май Суоллоу.
Хотя по европейским стандартам некоторые американцы действительно созревают раньше, я не считаю справедливым логический вывод, к которому приходят сторонники этой теории, а именно: эти самые лошади так же быстро и отцветают. Правда, Си Бёрд II, Сэр Айвор, Нижинский не имели шанса подтвердить своё превосходство в четырёхлетнем возрасте, но это вовсе не доказательство их раннего увядания. Многих чемпионов-европейцев отправляют в заводы с такой или даже с большей поспешностью, многие продолжают тренироваться, однако без успехов, а американские каталоги полны лошадьми, успешно выступающими из года в год, причём по столько раз за один сезон, поскольку многие европейцы не выступают за всю жизнь.
С моей точки зрения нынешнее американское превосходство базируется на трёх главных основаниях.
Первое — это, разумеется, элитная кровь, которую в течение многих лет американцы, не считаясь с ценами, вывозили из Европы. Второе — это безжалостная система тренинга и скачек, главный тактический принцип которых «чёрт возьми последнего».
В таких условиях только стойкие здоровяки могут надеяться на выживание. Прекрасная основа для селекции, ничего не скажешь. Я убедился также, что американцы добились и идеального сочетания резвости и выносливости, благодаря тому, что важнейшие скачки у них на 1/4 мили меньше.
Конечно, фляеров у них предостаточно, но те из лучших американцев, которых учат расслабляться и накапливать энергию в европейской манере, имеют не только достаток стамины, чтобы выдержать наши полуторамильные чемпионаты, но и резвость, достаточную для того, чтобы побить конкурентов, выведенных от европейских традиционных среднедистанционных линий. И коли уж такие лошади созревают бытро и побеждают в высококлассном поле двухлеток на 5-6 фурлонгов — что ж, всего им хорошего. Не вижу в этом ничего предусмотрительного.
С другой стороны: кто может утверждать, что эта волна заокеанского превосходства будет вечной? Вспомним совсем недавний послевоенный прогресс лошадей, выведенных и тренированных во Франции.
Чистокровное коневодство стало теперь столь многоязычны интернациональным бизнесом, что чемпионы с одинаковым успехом могут быть выращены по обеим сторонам Атлантики. Недооценка успехов американских заводчиков ни к чему хорошему не приводит. Хорошо, что есть такие люди, как м-р Меллон, — благодаря им мы имеем счастливую возможность видеть своими глазами их питомцев в действии и — что ещё более ценно — некоторые стоят в заводах Европы. Наша задача — использовать с выгодой такие счастливые возможности сочетать лучшее, что есть у американцев с лучшим, что есть у нас.
Тем не менее теория, о которой я упоминал, и сейчас ещё довольно широко распространена. Как раз одна из главных задач Милл Рифа в начале сезона 1972 года и состояла в том, чтобы опровергнуть её, — по крайней мере, в отношении его. Судьба, к сожалению, не позволила ему выполнить эту задачу до конца, но всё же он показал себя способным схватить фортуну за волосы.
Это произошло на Лоншане 30 апреля 1972 года, в розыгрыше 30000-фунтового (за 1 место) приза Ганай (или Жанай???), 1 миля 2,5 фурлонга.
После зимы, проведённой так, как я рассказывал в 8-й главе, Милл Риф вернулся к усиленному тренингу в начале марта.. я могу засвидетельствовать, что выглядел он великолепно, и по общему мнению всех, кто на нём ездил, он чувствовал себя лучше и сильнее, чем когда-либо. 8-го марта в Кингслер прибыл Джеф Льюис, и 5-фурлонговый кентер был такой энергичный, что Джеф чуть не вылетел из седла.
Месяц спустя Милл Рифа повезли на ипподром Ньюбери, чтобы он в день Гринэмстэйкс, в которой участвовал его товарищ по конюшне Мартинмэс, поработал на публике. В 1 1/4-мильном галопе с ним стартовали два старых приятеля — Элди и Моррис Дансер. Время, показанное им на мягкой дорожке, было значительно хуже, чем его работа перед Аркой, однако и Ян Бэлдинг и публика, собравшаяся перед скачками, были вполне удовлетворены. Где-то за фурлонг до финиша Джеф Льюис отпустил повод на дюйм, и Милл Риф, который дал не менее 1 стоуна (6,34кг) своим соперникам, радостно финишировал с преимуществом в 12 корпусов.
Немного погодя Мартинмэс выиграл Гринэмстэйкс, так что Ян возвращался в Кингслер в отличном настроении. Дальнейшая подготовка к призу Ганай шла успешно, но тут возник ещё один источник беспокойства. Перед началом сезона гладких скачек Эр-Эс-Эс (Служба безопасности скачек) предупредила Яна Бэлдинга о том, что в преступном мире ходят упорные слухи о предстоящем похищении Милл Рифа.
Ян со всей серьёзностью отнёсся к этому предупреждению. Блок, в котором содержался Милл Риф и так был оборудован сигнализацией. Теперь его превратили в электронную мини-крепость, так что мышь не могла бы проскользнуть незамеченной. Однажды ночью Билл Палмер поднял тревогу, обнаружив, что система выключена. К счастью, злоумышленника удалось обнаружить до того, как поднялась вся полицейская сила графства Гэмпглир. Им оказалась птичка, расклевавшая главный провод всей этой сложной системы.
Если не считать повышенной бдительности, то на сей раз путешествие Милл Рифа во Францию было организовано скромно и прошло без эксцессов.
На эту скачку в Лоншан собралось не очень сильное поле. Пистоль Пэккер, легко выигравшая свою первую скачку в четырёхлетках, после финиша поломала кости. В её отсутствие единственным потенциальным конкурентом мог стать Амаду, который в прошлом году в этой самой скачке был вторым, уступив 3/4 корпуса Каро (если забыли: Каро встречался с Милл Рифом и занимал 2-е место в Эклипс-стэкс и 4-е в Триумфальной Арке). Остальные оппоненты, хотя и побеждали в хороших скачках, мирового класса не имели. Это облегчало тактическую задачу Джефа Льюиса, и он был спокоен.
В ходе обычной болтовни жокеев в весовой распространился слух, что главное для Джефа — оберегать Милл Рифа. Это было преувеличение, но в общем Джеф действительно решил не рисковать.
Когда со старта скачку повёл Мерри Слиппер, Джеф вырулил Милл Рифа к дальней бровке и, идя на 4 месте, мог видеть всех противников.
Когда была пройдена половина дистанции, все мы, поклонники Милл Рифа, испытали нечто вроде нервного шока. Мы вдруг увидели, что он идёт без повода. «О боже! Неужели Джеф на нём ни разу не тренировался?!» — такая мысль родилась не у меня одного.
Потом-то Джеф объяснил мне, что ситуация была идеальной: грунт мягкий, ход настолько лёгкий, что он совсем бросил повод, и в то время, как оппозиция лезла из кожи вон, Милл Риф шёл себе расслабившись. Только там, где начался постепенный спуск и поворот к финишу, он устал ждать. Как овчарка, пасущая разбегавшуюся отару, он обошёл всех кругом дюжиной скачков быстрее, чем Джеф успел об этом подумать. Тот мысленно чертыхнулся и дал посыл на финиш.
Хоть и оппозиция была слабовата, следующие двадцать секунд забыть невозможно. За какие-то сто ярдов начала расти пустота за хвостом Милл Рифа, и ещё за фурлонг до финиша Джеф опять бросил повод. Мы уже знали, что это не демобилизует Милл Рифа. Он так же непреклонно отдалялся от выбивающихся из сил оппонентов. Лучше всяких слов об этом финише говорят фотографии и киноплёнки. Они показывают также, что судьи преуменьшили результат. Преимущество, я думаю, было не на десять, а на пятнадцать корпусов — по скромным подсчётам. А то и больше.
Лоншанская публика начала свою овацию, как только Милл Риф вырвался вперёд, и хотя выдача была невелика (шансы 10 к 1), он удостоился такого бурного одобрения, какое обычно приберегают для победителя Триумфальной Арки.
Джеф Уотсон, высококвалифицированный тренер Амаду, взявшего второй приз, сказал: «На своём веку я повидал немало добрых лошадей, но такого — ни одного!»
А знакомый уже читателю Жан Романье сказал просто: «Это самая лучшая лошадь, которую я видел на Лошншане».
В сборнике «Рейсхорсес 1972» («Скаковые лошади 1972 года») скачка на При-Ганай описывается с холодной сдержанностью. Подчёркивается, например, что Амаду за год до того в Чемпион-стэйкс уступил Бригадиру Жерару тоже 10 корпусов и что он во Франции ни разу не побеждал до ноября. И всё же при всей своей дотошности обозреватели «Рейсхорсес» назвали это выступление Милл Рифа «самой эффективной победой после Арки Си Бёрда».
В общем можно сказать, что было выступление в пике кондиции и силы.
Последние два фурлонга он галопировал без понукания и конкуренции, — просто ради собственного удовольствия, т.е. делал то, что любил больше всего и делал превосходно. Думаю, вряд ли кто опровергнет тот факт, что во время этой скачки, 30 апреля 1972 года, в четырёхлетнем возрасте, наш герой был так же хорош, как и в любой ранней стадии своей карьеры.

ГЛАВА XIV. СКАЧКА, КОТОРАЯ НЕ СОСТОЯЛАСЬ

Через три недели после триумфального возвращения Милл Рифа из Франции, на ипподроме Ньюбери впервые в сезоне появился Бригадир Жерар. В скачке Ложинг-стэйкс он легко и эффективно победил трёхлетнего Грей Миража, а через 9 дней стартовал в Сэндауне на скачке Уэстбери. Дорожка и дистанция её та же, что и июльская Эклипс-стэйкс — по общему мнению самое подходящее поле боя для второй встречи Бригадира с Милл Рифом.
Уэстбери-стэйкс для Бригадира не стала лёгкой рекогносцировкой: противники были довольно сильными. Особенно Беллихот, имея 1 стоун (6,34 кг) форы, лидировал до последнего фурлонга и в упорной борьбе уступил всего полкорпуса. Джо Мерсеру пришлось основательно посылать Бригадира.
Его финиш не выдерживал сравнения с финишем Милл Рифа на Ганае, и многие, естественно, стали склоняться к мысли, что вопрос «кто кого?», если они сойдутся на Эклипсе, решится в пользу Милл Рифа.
А пока для обоих были заплпнированы: Милл Рифу — Кубок Коронации на Эпсоме, Бригадиру — скачка Принца Уэльского на королевском Аскоте.
Но случилось непредвиденное…
За 10 дней до Кубка Коронации, 29 мая, Милл Риф вышел на галоп с Элди и Мартинмэсом, который стал добрым трёхлетком, выиграл Гринэм-стэйкс и взял 2-й приз в ирландских «2000 Гинеях». Скакал на нём Поль Кук и груз он нёс 9 стоунов 12 фунтов (62,5 кг); Мартинмэс 57 кг; Элди 51,6 кг. Уже целую неделю погода была мерзопакостная и Милл Риф пропустил пару галопов. Теперь же несмотря на пронизывающий ветер, Ян решил работать.
Вот заметка об этом дне из его блокнота: «Мартинмэс превосходен, но устал. Милл Риф боролся, но был не в своей тарелке. Элди работал очень хорошо». Время по мягкому грунту 2 минуты 25 секунд и приписка ниже: «Очень тяжёлая работа».
Вполне понятно, что тренер, оправдывал слабость Милл Рифа после-ганайским отдыхом, пропущенными галопами и т.п.
Два дня спустя — 7-фурлонговый галоп, с Брайт Бимом и оценка: «отличный, но не великий».через 4 дня — та же 1 миля с четвертью пройдена за 2 минуты 28,5 секунд и заметка: «отлично, с лёгкостью, но долго не мог отдышаться». В этих последних словах уже чувствуется беспокойство тренера.
5 июня Джеф Льюис галопирует 6 фарлонгов и тоже отмечает трудное дыхание. Однако и тренер, и жокей, имея в виду слабость оппозиции на предстоящей эпсомской скачке, полагают, что победа обеспечена.
Второе грозное предупреждение они получают в день Дерби. Смысл его дошёл, к сожалению, далеко не сразу.
Через час после дерби в скачке Диомеда фаворитом (5-4) стартует Мартинмэс. Финиширует он последним, чего никто не ожидал. Значит, произошло что-то нехорошее.
Некоторое успокоение принёс Элди. В гандикапе на приз газеты «Дейли Миррор» он лидировал от старта до финиша.
Внешне Милл Риф выгляде нормально, да и соперников было заявлено всего трое, включая его собственного пейсмейкера Брайт Бима.
В прошлом Милл Риф встречался с ними. Гомерик, товарищ Бригадира Жерара по конюшне, оказался 7-ым на Дерби, а французский 4-хлеток Венсеглас в позапрошлогодней скачке Дьюхерст отстал от Милл Рифа на 4 корпуса. На Гомерике снова скакал Джо Мерсер, на Венсегласе — на второй раз Лестер Пиготт.
Поклонники Бригадира Жерара были приятно взволнованы, когда на спуске к Тэтенхэмскому углу — как раз там, где год назад, на Дерби, Джо Мерсер оказал благодарную услугу Джефу Льюису, — Джо вдруг дал мощный посыл на финиш, и Гомерик вырвался вперёд на добрых три корпуса. Джеф, однако, не попросил Милл Рифа догонять его сразу же, а когда попросил, ответ был спокойный и постепенный.
За два фурлонга до финиша Милл Риф легко догнал Гомерика и начал выдвигаться вперёд. Джеф даёт посыл, но Гомерик продолжает отважно бороться до самого финиша. Хотя Джеф ни разу не хлестнул Милл Рифа, ему и всем другим стало ясно, что больше чем шею он вряд ли смог бы выиграть.
Эта трудная победа весьма взбодрила поклнииков Бригадира Жерара. Тем более что сам Бригадир в скачке принцв Уэльского засиял в своём прежнем блеске, на 5 корпусов разгромив Стил Палса («Стальной Пульс»), который вскоре взял Ирландский Дерби.
Таким образом за полмесяца до Эклипса равновесие сил вдруг заколебалось.
Если раньше букмекеры предлагали 5 к 2 против Бригадира, то теперь они считали его единственным фаворитом (во всяком случае многие), и даже самые убеждённые сторонники Милл Рифа почувствовали, что былой уверенности нет.
После Кубка Коронации его обследовали самым тщательным образом и единственное, что заметили — большую, чем обычно, потерю веса — на 30 фунтов (почти 13600 г), больше, чем, к примеру, после При-Ганай. Анализ крови был в норме (уже целый год), аппетит хороший, и через 6 дней после Эпсома он кентеровал энергично, как в свои лучшие времена.
После трудной победы в Имперской скачке над Геклой (с преимуществом в 1 корпус) Кубок Коронации — это второй случай в карьере Милл Рифа, когда он скакл явно ниже своих возможностей. Немало дней прошло, пока Ян Бэлдинг нашёл убедительное оправдание его поведению, сопоставив кое-какие факты.
В октябре Гомерик показал себя на Триумфальной Арке. За два фурлонга до финиша он стал лидером очень сильного, как обычно на арке, поля. Правда, он быстро выдохся, но всё же взял третий приз, отстав от Сен Сена и Рескюсса на 2,5 корпуса. Но стоит обратить внимание на тех, кого он опередил. Среди 16 оставшихся без места были: французский дербист Хорд-ту-Бит, ирландский дербист Стил Палс, победитель Сент-Леджера Буше, Роберто — единственный победивший Бригадира Жерара, Парнелл — чуть уступивший Бригадиру на Эскоте и др.
Несомненно, это было лучшее достижение Гомерика. И когда он ковылял после финиша на Лоншане, многим вспомнился Кубок Коронации и Милл Риф, в это время тоже беспомощный, томящийся в своём кингслерском деннике. Стало ясно, что сделанное Милл Рифом на Эпсоме — а именно выигрыш шеи у Гомерика — не назовёшь слабым выступлением.
А сразу после этой Арки Ян Бэлдинг получил ответ из лаборатории Ньюмаркетского Центра Ветеринарных Исследований. Три месяца назад, после Эпсомского Кубка Коронации, Милл Рифа обследовали, и, тщательно изучив анализ мазков, взятых из носа и горла, вынесли безжалостный приговор — ринопневмония. Значи, в Эпсоме Милл Риф скакал больной.
Эта зараза в последние годы проникла во многие конюшни Англии. У многих маток она провоцировала выкидыши. У взрослого скакуна её главный симптом — внезапный упадок сил в стрессовой ситуации. Другими словами, здоровое на вид животное выдыхается именно тогда, когда от него требуется сверхусилие — перед финишем скачки.
Лошади — не то, что люди, ртом дышать не умеют, — только через нос. Любая простуда, катар может стать непреодолимым препятствием решающему броску.
Так что поведение Милл Рифа в Кубке Коронации в свете этого запоздалого открытия, если присовокупить к этому упадок сил Гомерика на Арке, — следует расценивать не как конфуз или позор, а наоборот, как одно из самых доблестных его выступлений.
Увы, в июне 1972 года Яну Бэлдингу ничего не было известно, Милл Риф внешне выглядел ол-райт.
Но тогда же, после Эпсома, кингслерский ветврач Питер Скотт-Дан, наблюдая утреннюю тренировку, заметил ненормальное, затруднённое дыхание у нескольких лошадей. К середине июня угрожающее мокроносие стало распространяться по всей конюшне.
За 10 дней до решающей дуэли с Бригадиром на сэндаунском Эклипсе, вечером 27 июня Милл Риф почти не притронулся к ужину. Наутро температура у него поднялась до 102?, и Яну ничего не оставалось, как объявить о том, что «скачку века» придётся отложить. Правда, на следующий день выяснилось, что температура подскочила не из-за вируса, как полагали Ян и Питер Скотт-Дан, а из-за абсцесса в ротовой полости. Но это не меняло дела. На поединок с Бригадиром можно было решиться только в полной форме, так что абсцесс оказался весьма кстати.
Всё же в день Эклипса Ян сожалел об этой уважительной причине, ибо ливень, лившийся всю ночь и утро, превратил дорожку Сэндауна как раз в ту трясину, которую Милл Риф любил, а Бригадир Жерар терпеть не мог. И хотя оппозиция предстояла второсортной, — по высоким бригадирским стандартам, — его владелец и трене долго колебались, прежде чем решились на старт. Я лично не сомневаюсь: если бы Милл Риф был заявлен на Эклипс-стэйкс, они не решились бы.
Бригадир, как всегда, боролся отважно, но с трудом выиграл корпус у какого-то Гоулд Рода, который по хорошей дорожке и подмётки, то бишь подковы его не стоил.
Ян Бэлдинг увлёкся было идеей тренировки Милл Рифа для «Короля Георга и королевы Елизаветы», но не надолго. Более подходящей альтернативой казалась йоркская скачка на 1 и 1/4 мили, Золотой Кубок Бенсон и Хеджес, «с богатыми призовыми от табачной фирмы «Бенсон и Хеджес». Назначена она была на 15 августа, так что времени было много в запасе.
Почти весь июль Милл Риф отдыхал, и пока он спокойно совершал прогулки по лугам и аллеям Кингслера, Бригадир Жерар готовился к Королевскому Эскоту.
Бриллиантовая скачка Георга и Елизаветы стала, по моему мнению, одним из самых лучших и отважнейших его выступлений. Ведь я не верил и сейчас не верю, что у Бригадира достаточно стамины на полторы мили, а если эту формулировку уточнить, — что он так же хорош на этой дистанции, как на миле с четвертью или меньшей.
Не стамина, а класс и мужество Бригадира позволили ему бороться на равных с признанным стайером Парнеллом на последних метрах дистанции. Превосходство его было настолько трудно определить, что за 13 минут молчания судей многим казалось — его рекорд непобедимости рухнул.
Между тем Милл Рифа потихоньку начали готовить к «Бенсону и Хеджесу». 22 июля на первом серьёзном галопе он прошёл милю, обставив Мерри Слиппера. Через три дня он поработал ещё лучше с Брайт Бимом, а 29-го оставил далеко позади Элди и Брайт Бима на 1 и 1/4 мили.
«В великолепной форме», — записал в блокнот Ян Бэлдинг. В это утро будущее ему казалось ясным, и он спокойно пошёл домой.
Но судьба по прежнему была безжалостна. Милл Риф споткнулся, и когда жокей Поль Кук остановил его, обнаружилось, что он потерял подкову с передней ноги. Весьма обычная история, но к вечеру положение стало угрожающим.
Прежде чем слететь, подкова вывернулась и поцарапала сухожилие. Милл Риф не хромал, и жаропонижающие припарки привели ногу в норму. Через два дня на кратком кентере травма дала себя знать, однако после шестидневного курса вышагивания и ультразвуковых процедур царапина зажила совершенно.
Разумеется, владельца П. Меллона постоянно информировали об этих неурядицах, и он как обычно, воспринимал всё философски. Но когда 9 августа Ян сообщил ему, что Милл Риф растянул бедренную мышцу, это оказалось последней каплей.
Никто не видел, как это случилось. Скорее всего, малыш скучал от безделья в своём деннике и как-то умудрился себя травмировать.
Реакция Меллона была весьма решительной: он вызвал из Америки своего главного вет-советчика Чарльза Аллена, исполняющего должность шефа-ветеринара ипподрома Акведук. 12 августа Аллен прибыл в Кингслер. Определив травму сухожилия как незначительную, он тем не менее заявил, что было бы безумием выставлять Милл Рифа 15 числа на «Бенсон и Хеджес». Притом добавил, что по его мнению Милл Риф вобщем-то здоров и через месяц сможет скакать, — к примеру, на Приз Триумфальной Арки.
Случилось так, что администрация Аскота в эти дни изменила дистанцию скачки Камберленд Лодж, видимо с целью привлечения Бригадира Жерара. Без консультации с соответствующим комитетом, руководство Аскота уменьшило дистанцию с 12 фурлонгов до 10. КамберлендЛодж-стэйкс — скачка образцовая, 3 группы, и это решение, естественно, вызвало недовольство приверженцев неукоснительного соблюдения традиций. Но это уже другая опера.
Первый приз Камберленд Лоджа — 3000 фунтов. Для того, чтобы ехать «скачкой века» этого было явно недостаточно, однако Ян Бэлдинг решил, что она может отлично сыграть роль последнего перед Аркой галопа. С этим согласился Чарльз Аллен и улетел в Америку. Когда две недели спустя Милл Риф делал свой первый усиленный кентер, единственное, что беспокоило Яна — это то, что дыхание казалось чуть хрипловатым.
И вот настало утро 30 августа, с которого я начал свою повесть. И зрением и слухом Ян ощущал, что его малыш в большом порядке: движение его было свободное, дыхание чистое. Впервые за два месяца тренер был счастлив. Но счастье это длилось не больше, чем пол-минуты.

ГЛАВА XV

Первой мыслью Яна Бэлдинга была: сломана бабка. Для четырёхлетка и этого достаточно, чтобы уйти в отставку. Однако даже беглый осмотр показал, что дело обстоит гораздо хуже. Были серьёзно повреждены четыре кости, в результате чего копытный (???????) сустав полностью вышел из строя. Кто знает, в каком порядке произошли эти переломы, но первым предупреждением для Джона Холлама, который был в седле, явился звучный треск кости, почти определённо берцовой. Причиной этой, самой серьёзной, травмы могло быть раздробление внутреннего сесамоида (??????????), одной из маленьких костей, расположенных с каждой стороны щётки (???????). если она раздробилась первой, сустав, вероятно, сместился, создав непосильную для берцовой кости перегрузку. Затем пострадала головка длинной кости бабки, на двое разломился второй сесамоид, и тотчас же (а может, и раньше) от берцовой кости отломился треугольник почти в три дюйма длиной и воткнулся вверх, в костный мозг (?????????). мелкие осколки опустились вниз, в образовавшуюся пазуху, чтобы стать преградой сращиванию разлома.
Ничего этого пока ещё не было известно Яну и Джону, которые стояли в отчаянии, ожидая коневозку. Вызывать её побежала миссис Гастингс (от переводчика: опять тёща!).
Джон Холлам потом рассказывал мне, что как только раздался этот ужасный треск, Милл Риф резко дёрнул голову вниз, и он соскользнул на шею. В горячке он проскакал на трёх ногах ещё метров 40-50, и Джону пришлось выброситься из седла, чтобы успокоить его и остановить.
Ожидание машины было мучительным для тренера и конюха. Лошадь же пока вроде не ощущала сильной боли, стояла спокойно, поджав ногу и щипала травку. Полчаса понадобилось на то, чтобы проковылять 20 метров до коневозки, которую подогнали Билл Палмер и Том Рейли. И невысокий трап, по которому предстояло взбираться Милл Рифу, всем четверым казался слишком, даже непреодолимо крутым.
«Когда Милл Риф встал перед трапом, Ян и Билл обменялись выразительным взглядом. Мысль у обоих была одна. Что делать, если он не сможет подняться?»
Ян вспоминает: «Можно было прямо-таки своими глазами видеть, как он сосредотачивается и думает: «Я должен добраться до дому обязательно!».
Это была только первая из множества новых и больных проблем, с которыми Милл Рифу предстояло встретиться в следующие два месяца и которые он решал с присущим ему мужеством.
Отчаянный рывок — и он стоит на трапе на трёх ногах. Ещё несколько усилий, и он сам, без посторонней помощи, вскарабкался в фургон. Это дорого ему стоило. Вспотевший, дрожащий, Милл Риф выглядел жалким страдальцем. Самым желанным местом для него сейчас был собственный денник, и когда бережно ведомая машина остановилась у двери конюшни, его уже ждало облегчение.
Барри Уильямс, помощник Питера Скотт-Дана (ветврача) сделал болеутоляющую инъекцию, потом осторожно перевязал ногу. Через два часа сделали рентгенограмму, подтвердившую сложные переломы. Барри Уильямс наложил гипс, а Ян Бэлдинг сообщил печальную новость Меллону, прессе и стал собирать специалистов, от опыта которых теперь зависела дальнейшая судьба и сама жизнь Милл Рифа.
Из трёх ветврачей, избранных на эту роль, в это время ни одного в Англии не было. Так уж совпало, что и Питер Скотт-Дан находился в Германии с британской олимпийской командой. Получив известие, он сразу же вылетел домой.
В Америке быстро собрался в полёт уже известный читателям Чарльз Аллен.
Третий — Эдвин Джеймс Робертс, прославившийся на весь мир новатор ветеринарной хирургии, ветеран Ньюмаркетского Центра, выехал из Эдинбурга, где происходил конгресс ветеринаров.
В субботу 2 сентября они встретились в Лондонском аэропорту и, изучив рентгенограмму, единодушно решили, что необходима операция, и провести её должен Эдвин Джеймс Робертс.
Ян Бэлдинг настаивал на том, что Милл Риф нетранспортабелен. Для операционной пприспособили большую комнату, которая во времена Джона портера служила столовой, потом там была молельня, а Ян начал её переоборудовать в учебный класс. Светлое, тёплое помещение с белокафельными стенами, с дверью в квартиру главного конюха, Билла Палмера, идеально подходило для госпиталя. На одной половине соорудили операционный стол, вторая половина, отгороженная тюками соломы, крытыми полиэтиленом, с подвижными деревянными рамами, должна была стать послеоперационной палатой для выздоравливающего.
Когда м-р Робертс излагал подробный план операции, он прямо сказал, что оценивает шансы Милл Рифа на выживание как 1 к 3, и хорошо, если он будет способен стоять в заводе.
В полдень 6 сентября, т.е. ровно через неделю после поломки, Милл Рифу в деннике ввели снотворное и медленно провели по настеленной тартано-резиновой дорожке в операционную. Вообще анестезированные лошади — дело ужасно деликатное, и чтобы застраховаться от падения, его опутали верёвками, и пятеро мужчин — Ян, Уильям, Билл Палмер, Джон Холлам и Питер Скотт-Дан держались за три конца — от шеи, подпруги и хвоста. Но всё обошлось. Через три минуты после того, как м-р Робертс ввёл в яремную вену первую дозу тиопентона, Милл Риф чуть дрогнул и мягко опустился именно в том положении, какое требовалось. На семь часов его тревоги улетели; для людей, окружающих его, они только начались.
Мистер Робертс трудился до вечера, делая минутные передышки для еды. Ассистентами были его жена и партнёр П. Скотт-Дана Энтони Уорд. Здесь же находились Ян Бэлдинг и Джон Холлам.
Сделав разрез и отвернув полосу кожи, хирург вскрыл поле разлома и первой его задачей было удаление осколков берцовой кости, мешавших возвращению на место отломившегося треугольного сегмента.
Затем он был прижат к кости, а что касается раздробленных сесамоидов, то мистер Робертс решил, что заниматься ими нужно слишком долго и вряд ли это так уж необходимо. Достаточно трудностей предстояло с берцовой. Для восстановления её он применил поддерживающую пластинку такой модификации, которая обычно употребляется при переломах ног у лыжников, жокеев и т.п. Она должна была крепиться тремя шурупами — два стандартного размера, а один более длинный, — такой, какие применяются при переломах бедра человека. Этот шуруп проходит через нижнюю, самую толстую часть отломанного сегмента вглубь берцовой кости почти по-над копытным (????????) суставом (????бабочным????????). Второй, меньший шуруп фиксирует середину сегмента, а третий скрепляет верх пластины с берцовой костью над переломом. Все три шурупа вводятся под маленьким углом к ноге, так как мистер Робертс рассчитал, что такая направленность, вертикальная к плоскости сегмента, будет способствовать его плотной устанвоке на место (это можно видеть на рентгеноснимке).
Звучит всё это просто, но тведь надо было точно просверлить одно за другим три дырки для шурупов, и в особо опасный момент скоба, державшая кости, сдвинулась. Вновь и вновь ситуация контролировалась рентгеном (для размещения аппаратуры использовалась спальня Билла Палмера): проверялась точность угла и глубина отверстий, ровное положение костей.
Всё это время миссис Робертс неотрывно следила за состоянием пациента и регулировала дозу анестезирующего. Пациент же с самого начала был и всё время оставался в таком расслаблении, что для поддержания его в бессознательном состоянии было достаточно половины кислородно-флюотановой смеси (?????эфир?????), необходимой для средней лошади.
По-моему, такое уравновешенное состояние нервной системы подтверждает, насколько был прав Ян Бэлдинг, когда настаивал на том, чтобы не тащить Милл Рифа из его привычного денника вплоть до самого последнего момента. И, конечно, это повышало его шансы на выздоровление.
Кроме того, он вообще былисключительным экземпляром, что лишний раз подтвердил м-р Робертс, когда начал сверлить его кость. Он сказал, что в жизни не встречал такой твёрдой кости. А ведь твёрдость и хрупкость в жизни частенько идут рядом…
За эти семь часов Ян и Джон почти не отходили от операционного стола, выполняя всевозможные поручения и через каждые полчаса растягивали задние ноги Милл Рифа для поддержки кровообращения.
Был у них раюостный момент, когда им сообщили приятную новость: Ред Риф, первый компаньон Милл Рифа по галопам, пока друг его жизни лежал без сознания, выиграл на ипподроме Сэйлисбери скачку начинающих в цветах м-ра Меллона. Людям, волнующимся у операционного стола, это показалось добрым предзнаменованием.
И вот, наконец, операция окончена. Кожа пришита на место, и хирурги накладывают гипс во всю длину ноги, усиленный железной шиной, специально выкованной Томом Рейли.
Ровно через час после того, как м-р Робертс выполнил свою марафонскую задачу, Милл Риф пришёл в сознание.
Это был момент нервозный, ибо лошади, особенно жеребцы, приходя в себя, часто буйствуют. Милл Риф с маленькой подмогой перевернулся на другой бок и с первой же попытки встал.
Столь длительная операция создаёт страшное напряжение организма лошади. Особая нагрузка выпадает на печень: она аккумулирует и удаляет наркотические яды. Тут недалеко до разлития желчи (желтухи). Трое суток Милл Риф противостоял незнакомым неприятным ощущуниям. К тому же ногу согнуть теперь было невозможно, и ему приходилось осваивать совершенно новый способ ложиться. Денно и нощно присматривали за ним Ян, Джон и Билл, а когда уставали, находились добровольные помощники. Милл Риф пытался ложиться то так, то эдак, но когда Ян протягивал ему руку помощи, он отказывался: это было нечто такое, что он хотел сделать сам, и это ему всё же удалось. Стоило оставить его без присмотра на минутку, как вернувшиеся к нему наблюдатели увидели его распростёртым на полу и крепко спящим.
Позже Билл Палмер, незаметно войдя в «госпиталь», открыл его секрет. Прислонившись к соломенной стене своего «гнезда», Милл Риф медленно, очень осторожно скользил вниз, выталкивая вперёд больную ногу. Правда, один раз он забылся и лёг не на тот бок: гипс оказался под ним. Тут уж пришлось людям помочь ему.
Ел он очень мало,но регулярно получал глюкозу и витаминные инъекции. Так они преодолел кризис послеоперационного периода, и довольно скоро Джон Холлам смог выводить его немного погулять во двор. Гипс был не только тяжёлый, но и на несколько дюймов длиннее ноги, однако он быстро приспособился отставлять её пошире, и ковылял довольно сносно.
После первого эе сообщения об аварии целый поток писем, открыток с добрыми пожеланиями обрушился на Кингслер. Когда я нанёс визит вскоре после операции, на стенах его «госпиталя» красовалось сотен пять ярких разноцветных открыток, а мятных лепёшек и всяких сладостей хватило бы на добрую кондитерскую лавку.
Нашлось немало доброхотов, присылавших просто деньги для его нужд, так что Ян Бэлдинг использовал излишек для покупки деревянного коня в подарок сиротскому приюту. Естественно, коню дали имя «Милл Риф».
Как и многие лошади, он всегда был очень охоч до сладостей, а в прошлом, в дальних путешествиях любил покушаться на бутерброды сопровождающих — Джона Холлама и Билла Дженнингса. И теперь, когда Энн Палмер приносила закуски и завтраки для добровольцев — стражей его здоровья, он стал попрошайничать и, конечно, небезуспешно. Любимый его завтрак был, как у многих здравомыслящих цивилизованных джентльменов, — поджаренный хлеб с маслом и мармелад.
Через сорок дней после операции гипс был снят. Результаты превзошли все ожидания. Шов затянулся отлично, на нём даже волосы выросли; плотно срослась берцовая кость, сесаимоиды обволоклись фиброзной тканью, а сустав, хоть и стал почти неподвижным, вполне окреп. Но теперь, когда вместо гипса ногу для поддержки просто обмотали войлоком, Милл Рифу она доверия не внушала. Он при ходьбе только касался земли кончиком копыта, и трёхглавые мышцы ноги, хоть Джон Холлам и массировал их часами, начали дряблеть. Пытались использовать машину Фарадея, укрепляющую мускулы, но Милл Риф категорически отказался от неё.
В какой-то степени помогла особая подкова, придуманная Питером Скотт-Даном, но для того, чтобы заставить Милл Рифа смело переносить вес на повреждённую ногу, пришлось тянуть её за верёвку, привязанную к бабке. Его друзьям это было весьма неприятно: пожалуй, впервые в жизни его заставляли делать что-то против его воли, и никто не мог знать, какую боль это ему причиняет. Большой проблемой стало и перековка других ног, — ведь при этой процедуре у лошади одна нога на весу и тяжесть падает на остальные три. Тому Рейли в конце концов удалось проделать это, и Милл Рифу стразу стало легче. Выздоровление пошло быстрее.
Теперь уже можно было приступать к упражнениям. Сперва Джон Холлам заставлял его бегать рысью в крытом манеже, притом другой конюх бежал сзади для ободрения.
И вот однажды Ян решился (не без опасений) дать ему полную свободу в манеже — осторожно снял уздечку. Несколько минут прошло, всё было хорошо, и Ян вышел посмотреть на футбол. (Тут же, возле есть футбольное поле, а Ян, как и Джон, входил в команду конюшни). И тут как раз его ребята, т.е. команда Кингслера, забивают гол. Радостный гам эхом отдался в манеже. Он мог просто напугать Милл Рифа, но, на мой взгляд, он пробудил воспоминания полузабытых дней — шум толпы возбуждённой его финишным рывком. В общем, так или иначе, но эффект получился поразительный.
— Он рванулся, — вспоминает Джон Холлам, — со скоростью миллион миль в час. Нам страшно было смотреть.
Но всё обошлось. Забыв о болячках и страхах последних трёх месяцев, Милл Риф на какие-то мгновения вновь стал самим собой. Потом он резко остановился и рысью двинулся назад — почти совсем не хромая. Видел бы это м-р Робертс, — как он был бы горд и счастлив!
Вопрос о будущем Милл Рифа со времени операции был предметом многих дискуссий в Англии, в Америке и по трансатлантическому телефону. Ветеринары не решались: пускать ли его производителем в завод в 1973 году, а если пускать, то сколько кобыл ему можно позволить покрыть? В итоге Меллон, при полной поддержке Яна Бэлдинга, решил, что нет смысла тянуть. На первый сезон Милл Рифа ограничили двадцатью подругами, потом добавили ещё трёх. Четыре кандидатуры Меллон оставил себе, одну отдал Яну, одну — леди Галифакс, две — американским заводчикам, две — французским и четыре — английским. Оставалось шесть вакансий, и Национальный завод, куда поступла Милл Риф, провёл жеребьёвку, так как было подано 85 заявлений. Гонорар был установлен в 10000 фунтов за живого новорожденного.
День отъезда приближался, и в одно прекрасное утро сентября было устроено последнее явление Милл Рифа народу. К кингслерскому хозяйству съехалось около ста автомобилей. Джон Холлам провёл своего друга через радостную толпу поклонников, юных и старых. Похудевший, ещё не окрепший, он отнёсся к ним, как всегда, учтиво, не отказывался покушать разные лакомства, позволял гладить, шлёпать, и вообще был взволнован.
В то утро я разговорился с одной дамой, приехавшей с двумя малыми детьми из Бирмингэма.
— Мы раньше его никогда не видели, — сказала она, — только по телевизору. И ни разу даже не ставили на него. Но мы его любили, он ведь был такой смелый! А теперь когда он уходит, скачки для нас будут уже не то, что были.
Утром 9 января 1973 года конники Кингслера с грустью смотрели в последний раз, как Милл Риф поднимается в коневозку. Для них ведь тоже теперь всё уже не будет таким, как было.
Когда машина пришла в Ньюмаркет, её там ждал Ян Бэлдинг, несколько волнуясь за то впечатление, которое Милл Риф произведёт на новых хозяев. И зря.
— С трапа он соскочил как двухлеток, — вспоминает Ян, — и встал глядя по сторонам так, словно ожидал уидеть здесь старт-машину.
Волнение и новизна дали, как обычно, прилив адреналина в его вены, и как в былые времена, весёлая энергия чувствовалась в каждом движении, когда он шёл к своему новому шикарному боксу, на двери которого как герб красовалась табличка с именем и родословной. Он шёл как король, утверждающий своё владение новой территорией. Никто из видящих его в тот день не мог бы представить, что всего три месяца назад он находился на грани жизни и смерти.

ЭПИЛОГ.

Когда во дворе случек Национального завода Милл Риф был впервые представлен Деревенской Сплетнице (Виллидж Госсип), он приступил к своим обязанностям с пылом, но тактично. Идеальное сочетание. При этом нога не причиняла каких-либо неудобств, так что к концу сезона он покрыл 23 кобылы, из которых зачали 16. Кроме старой его соперница Геклы, среди подруг первого сезона оказались: Парк Топ, Хамбл Дьюти, Хайест Хоупс и Вест-Сайд Стори.
14 июня Эдвин Дж. Робертс обследовал своего пациента и смог дать полностью удовлетворительное заключение, закончив его следующими словами:
«Милл Риф — животное очень умное и хорошо сбалансированное. Полностью сохранил любознательность и интерес ко всему, что его окружает. Он очень хорошо прижился к обстановке Напционального завода. Взаимопонимание с персоналом превосходное.
Результаты его производительства и моего обследования показывают, что в следующем сезоне он может взять полный контингент кобыл. Маловероятно, что на его будущее повлияет кондиция левой ноги».
Соответственно был организован синдикат — 45 долей стоимостью 50 тысяч фунтов каждая. Восемь долей Меллон оставил при себе, 9 купило английское государство для Национального завода. Они будут распределяться по жребию с гонораром 15 тыс. фунтов — 7500 фунтов вносятся 1 июля, а остальная половина — после рождения живого жеребёнка.
24 оставшихся доли тоже по жребию достались коневодам разных стран мира: 9 — французским, 5 — американским, 4 — ирландским и 1 — итальянцу.
М-р Меллон всегда считал Милл Рифа лошадью интернациональной, а посему его племенная деятельность не должна ограничиваться границами одной страны.
Большое число французских заводчиков в синидкате отражает благодарность Меллона за те два весомых приза, что Милл Риф взял во Франции, и за радушное гостеприимство, которое конь и его свита неизменно встречали в этой стране.
К концу первого заводского сезона Милл Риф возмужал и стал великолепным экземпляром лошадиной породы, как это запечатлено на фронтисписе данной книги. Теперь его карьера зависела от людей самых разных национальностей. Директор Национального завода многоопытный полковник Дуглас Грей вверил его заботам конюха Оуэна Шоу и старшего смотрителя производителей Джорджа Рота. Румын по национальности, призванный в германскую армию, Рот во время войны попал в плен в Италии и потом решил остаться в Англии. В Национальном заводе он работал с 1947 года, и женат на ирландке, и его сын тоже конюх — на его попечении состоит Блейкни, дербист 1969 года. Его дверь рядом с дверью Милл Рифа.
В ближайшем соседстве через лесополосу располагается конзавод Эджертон, а в нём на той же службе состоит Бригадир Жерар. Иногда Милл Риф совершает утренний моцион по старой дорожке вокруг Национального, и оба соперника гуляют рядом, разделённые только оградой да аллеей деревьев. Года через два-три их потомство продолжит спор отцов на ипподромах. Я считаю, что уклонился бы от обязанностей биографа Милл Рифа, если бы не высказал свою точку зрения на скачку, которая так и не состоялась.
За две недели до катастрофы на кингслерском холме Бригадиру Жерару тоже крупно не повезло: в Золотом Кубке Бенсон-и-Хеджес он терпит первое и последнее поражения. Описание этого печального случая вы можете найти в других источниках, но частично объяснение этому дала скачка на Кубок Коронации 1973 года, десять месяцев спустя. Роберто, одлевший Бригадира, по твёрдому грунту с левым поворотом (условия идеальные для него) показал неслыханное время и даже не рвался с повода. Такой лошади проигрывать так же не стыдно, как и Милл Рифу напрягать все силы в схватке с Гомериком на Кубок коронации. К тому же для Бригадира это была третья ответственная скачка за какие-то пять недель.
Джеф Льюис был не только очевидцем поражения Бригадира — он сам скакал на Брайт Биме, уже знакомом нам пейсмейкере Милл Рифа. Ян Бэлдинг надеялся, что они возьмут хотя бы 4 приз. Джеф говорит, что открыто лидерский галоп Роберто идеально устроил бы Милл Рифа и, будь он в лучшей форме, он поебдил бы. Но это всё же предположение, и доказывать истинность его я не берусь.
А что касается двух других вариантов «Скачки века» (Король Георг и Арка), тут уж я убеждён в его превосходстве над Бригадиром.
Любое сравнение Милл Рифа с его великим современником говорит о том, что первый был одинаково силён на всяком грунте — от твёрдого, как камень до мягкого, как трясина, а Бригадира мягкость и вязкость грунта выбивала из колеи. В таких скачках, как Сент-Джеймс Пэлес, Чемпион-стэйкс 1971 года и Эклипс-стэйкс 1972 года только класс и благодарная решительность приводили его к победному финишу. Я уверен, что не боясь возражений, можно заявить: здоровый Милл Риф выиграл бы все эти три скачки гораздо более легко, чем Бригадир, и если б они встретились на мягком грунте, он победил бы обязательно. Посложнее вопрос о скачке Короля Георга и Елизаветы. Тут я могу повторить своё убеждение в том, что по большому счёту Бригадиру Жерару на полторы мили выносливости не хватило. А Милл Рифу эта дистанция, да ещё с твёрдым грунтом подходила как нельзя лучше. Это подтверждается его рекордом на Арке и победой на «Короле Георге» с огромным преимуществом.
Мой вывод таков: на хорошем или на твёрдом грунте Бригадир Жерар великий милевик, каких было мало в истории. Это он доказывал много раз — и особенно чётко в «Гинеях». Нет смысла уверять, что на этой дистанции и при таких условиях Милл Риф одолел бы его.
На миле с четвертью (при хорошей дорожке) — вопрос открытый. Но по-моему Бригадир никогда не достигал такой убедительной победы на 10 фурлонгах, как Милл Риф над Каро в Эклипсе. Так что если б какая-нибудь волшебная машина времени могла бы включить Бригадира в ту скачку (или здорового Милл Рифа в золотой Кубок Бенсон и Хеджес), — я бы с радостью заложил свой дом, чтобы поставить на своего любимца. Но это сугубо личное и доказательству не поддаётся.
Так же, пожалуй, не доказуемо и моё убеждение, что Милл Риф был лучше и на полуторамильной дистанции. Единственное свидетельство в пользу Бригадира — его трудная победа над Парнеллом в скачке короля Георга. Разве её можно сравнить с рекордом Милл Рифа на Арке?!
И ещё один вопрос — здоровье. Тот, кто не является на старт, из состязания исключается. Милл Рифа в последнем сезоне неудача прямо-таки преследовала, а Бригадир Жерар пошёл в завод таким же здоровёхоньким, как в день своего рождения. Этого у него не отнимешь, так же как не забудешь и «2000 Гиней».
Всё, что здесь сказано, отнюдь не с целью порицания или умаления великой лошади. Но в течение трёх сезонов начала 70-х годов в англии было две великих лошади, и если мои мысли вновь вызовут споры об их достоинствах, — что ж, пусть это будет ещё одним удовольствием к тем многим, которые они и нам давали.
Первые полуторники от Милл Рифа были проданы на аукционах за рекордные суммы. От Милл Рифа были получены Шерлихатс — эпсомский и ирландский дербист. Акамаз — французский дербист и победитель приза Люпин. Файри Футстес — победительница приза 1000 Гиней. Глинт-оф-Голд — победитель итальянского Дерби, приза критериум, Гранд при де Пари, Приз Европы. Волтижер Стейкс — занял второе место на Эпсом-Дерби за Шергаром, победитель приза Сент-Леджер. Кроме того победители 2 и 3 группы Идил Уотерс, Милфорд, Мейн Риф, Милкнер и др.
Дети Милл Рифа выиграли:
1976 г. — 5 побед из 7 скачек на сумму 12137 ф.ст.
1977 г. — 15 побед из 20 скачек на сумму 65554 ф.ст.
1978 г. — 25 побед из 48 скачек на сумму 530014 ф.ст.
1979 г. — 23 победы из 45 скачек на сумму 215999 ф.ст.
1980 г. — 28 побед из 51 скачки на сумму 228342 ф.ст.
1981 г. — 23 победы из 34 скачек на сумм2 404515 ф.ст.
Итого: 1456555 ф.ст.
Дети Бригадира Жерара, соперника Милл Рифа на скаковых дорожках и в конных заводах, одержавшего 17 побед при 18 стартах, выиграли: Лайт Ковалери — приз Сент-Леджер, Вайран — Чемпион-Стэйкс. Всего дети Бригадира Жерара одержали 17 побед на общую сумму 817540 ф.ст.